Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Трудно было Скарлетт привыкнуть к тому, что ее дом теперь вАтланте, а не в Таре. Пока она отчаянно пыталась добыть деньги, необходимые дляуплаты налога, она думала лишь о Таре и о той участи, которая грозитпоместью, — для других мыслей не оставалось места. Даже когда она стоялапод венцом, у нее ни на секунду не возникло мысли, что она спасает родной очагценою вечного из него изгнания. Теперь же, когда дело было сделано, она понялаэто, и волна тоски по дому захлестнула ее. Но обратно не повернешь. Ставкасделана, и она не станет брать ее назад. К тому же она была так благодарнаФрэнку за то, что он спас Тару, — у нее даже появилось теплое чувство кнему и решимость сделать все, чтобы он никогда не пожалел о своей женитьбе.

Дамы Атланты знали о том, что происходит у соседей, лишьнемногим меньше, чем о собственных делах, — только интересовало это ихкуда больше. Все они знали, что вот уже несколько лет, как Франк Кеннеди «сговорился»со Сьюлин О’Хара. Он даже однажды сказал запинаясь, что «намеревается женитьсяна ней весной». Не удивительно поэтому, что вслед за сообщением о его тайнойсвадьбе со Скарлетт поднялась настоящая волна сплетен, догадок и далеко идущихпредположений. Миссис Мерриуэзер, никогда не отказывавшаяся от возможностиудовлетворить свое любопытство, напрямик спросила Франка, как следует пониматьего женитьбу на одной сестре вместо другой. Она сообщила потом миссис Элсинг,что вместо ответа увидела лишь идиотски счастливый взгляд. К Скарлетт жеобратиться с таким вопросом миссис Мерриуэзер при всей своей отваге не посмела.А Скарлетт все эти дни была какая-то спокойная, мягкая — только в глазахзатаилось ублаготворенное самодовольство, которое не могло не раздражатьокружающих, однако держалась она столь неприступно, что никому не хотелосьзаводить с ней разговор.

Скарлетт знала, что вся Атланта говорит о ней, но ее это неволновало. В конце концов, что тут такого аморального — выйти замуж? Тараспасена. Так пусть болтают. А у нее и без того хватает забот. И главное —тактично внушить Фрэнку, что лавка его должна приносить больше денег. ДжонасУилкерсон нагнал на нее такого страху, что она теперь не сможет жить спокойно,пока у них с Фрэнком не появятся лишние деньги. Даже если не произойдет ничегонепредвиденного, надо, чтобы Фрэнк делал больше денег, иначе она не сможетдостаточно отложить, чтобы уплатить налог за Тару и в будущем году. Да и то,что говорил Фрэнк насчет лесопилки, запало ей в голову. Имея лесопилку, Фрэнксможет заработать кучу денег. Любой заработает: ведь лес такой дорогой. И онамолча изводила себя этими мыслями, потому что денег у Фрэнка было недостаточно,чтобы заплатить налог за Тару и купить лесопилку. Вот тогда-то: она и решила,что он должен больше выколачивать из лавки и разворачиваться побыстрее, чтобыуспеть купить лесопилку, пока кто-нибудь другой не схватил ее. Скарлетт отличнопонимала, что дело это стоящее.

Будь она мужчиной, она приобрела бы лесопилку, даже если быпришлось заложить лавку. Но когда на другой день после свадьбы она деликатнонамекнула на это Фрэнку, он лишь улыбнулся и сказал, чтобы она не забиваладелами свою милую хорошенькую головку. Он удивился уже тому, что она вообщезнает, что такое заклад, и сначала это его позабавило. Но довольно скоро — впервые же дни после свадьбы — он почувствовал, что ее деловитость не столькозабавляет, сколько шокирует его. Однажды он по неосторожности сказал Скарлетт,что «кое-кто» (он остерегся назвать имена) задолжал ему, но не может сейчасрассчитаться, ну, а он, конечно, не хочет нажимать на старых друзей и бывшихплантаторов. Он тут же горько пожалел, что вообще упомянул об этом, ибоСкарлетт одолела его расспросами. С прелестным, детски-наивным видом онасказала, что это просто любопытно, кто же все-таки должен ему и сколько. Фрэнкпопытался уклониться от прямого ответа. Нервно покашливая, он развел руками иповторил свою дурацкую фразу насчет того, что не надо ей загружать делами своюмилую хорошенькую головку.

Сам же он начал понимать, что эта милая хорошенькая головкаумеет, оказывается, неплохо «управляться с цифрами». Собственно, куда лучше,нежели он, Фрэнк, и это подействовало на него как-то обескураживающе. Он былточно громом поражен, когда обнаружил, что Скарлетт может быстро сложить в умецелую колонку цифр, тогда как ему, если цифр больше трех, нужны карандаш ибумага. Даже дроби не представляли для нее никакой трудности. А он полагал, чтоженщине негоже разбираться в делах и дробях; если же ей не посчастливилось иметьтакие недамские способности, она должна тщательно это скрывать. Ему уже большене хотелось говорить со Скарлетт о делах, тогда как до женитьбы это доставлялоудовольствие. В ту пору он считал, что дела выше ее понимания, и ему приятнобыло объяснять ей, что к чему. Теперь же он видел, что она все понимает, и дажеслишком хорошо, и, как положено мужчине, возмущался женским коварством. К этомудобавилось разочарование, обычно наступающее у мужчины, когда он обнаруживает,что женщина неглупа.

Как скоро после свадьбы Фрэнк выяснил, что Скарлетт обманомженила его на себе, — этого никто так и не узнал. Возможно, истинаоткрылась ему в тот момент, когда Тони Фонтейн, явно избавившийся от своегобылого увлечения, приехал в Атланту по делам. А возможно, сестра сообщила емуоб этом в письме из Джонсборо — она ведь была потрясена его женитьбой. Вовсяком случае, узнал он об этом не от Сьюлин. Она ни разу не написала ему, ион, естественно, не мог ей написать и все объяснить. Да и какой теперь смысл вего объяснениях, раз он женат! У Фрэнка все кипело внутри при мысли о том, чтоСьюлин никогда не узнает правды и будет считать, что он без всяких основанийвзял и отвернулся от нее. Наверное, все так думают и все осуждают его. А он — вдурацком положении. У него нет никакой возможности обелить себя, ибо не станетже человек ходить и всем объяснять, что потерял голову из-за женщины, а если онк тому же джентльмен, тем более не может он во всеуслышание заявить, что женаопутала его с помощью лжи.

Все-таки Скарлетт — его жена, а жена вправе рассчитывать налояльность мужа. Кроме того, не мог он до конца поверить, что она вышла за негозамуж только из холодного расчета, не питая к нему никакого чувства. Мужскоедостоинство не позволяло подобной мысли задерживаться в голове. Куда приятнеебыло думать, что Скарлетт вдруг влюбилась в него настолько сильно, что пошла наложь, лишь бы им завладеть. Однако все это было очень странно. Фрэнк знал, чтоне такая уж он великая добыча для женщины, которая вдвое моложе него, хорошасобой и неглупа. Но он был джентльмен и свои сомнения держал при себе. Скарлетт— его жена; не может он оскорблять ее идиотскими расспросами, тем более что этоничего не изменит.

Да и нельзя сказать, чтобы Фрэнку так уж хотелось что-томенять, ибо брак его казался вполне счастливым. Скарлетт была самой прелестной,самой желанной из женщин, и он считал ее идеальной во всех отношениях — лишь бытолько она не была такой упрямой. Фрэнк довольно скоро постиг, что если ей неперечить, жизнь может быть очень приятной, но если идти наперекор… А вот когдавсе делалось по ее воле, она становилась веселой, как ребенок, смеялась безконца, сыпала глупыми шутками, усаживалась к ному на колени и принималаськрутить ему бороду, так что он прямо молодел на двадцать лет. Она становиласьмягкой и заботливой: грела ему ночные туфли у огня, если он приходил поздно,волновалась, что он промочил ноги и что у него никак не проходит насморк,помнила, что он любит куриный желудок и что в кофе ему надо класть три ложечкисахара. Да, жизнь была очень милой и уютной со Скарлетт — если все делалось поее прихоти.