Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Она снова вздохнула. Взять денег было неоткуда, поэтому изамысел ее неосуществим. Придется Фрэнку собрать долги и купить на них лесопилку.Лесопилка — верный способ заработать. А когда у него будет лесопилка, уж онасумеет заставить его вести себя по-хозяйски — не так, как здесь, в лавке.

Скарлетт вырвала последнюю страницу из гроссбуха и сталавыписывать имена должников, которые уже несколько месяцев ничего не платили.Как только она вернется домой, надо будет сразу же поговорить об этом сФрэнком. Она заставит его понять, что люди должны платить долги, даже если этостарые друзья, даже если ему неловко наседать на них. Фрэнк наверняка расстроится,ибо он застенчив и любит, когда друзья его хвалят. Он такой совестливый, чтоскорее поставит крест на деньгах, чем проявит деловую сметку и попытаетсясобрать долги.

Вероятно, он скажет ей, что должникам нечем расплачиваться.Что ж, может, оно и так. Нищета ей знакома. Но конечно же, почти у всехосталось какое-то серебро, или драгоценности, или немного земли. Фрэнк можетвзять это вместо денег. Она представила себе, как запричитает Фрэнк, когда онавыскажет ему эту мысль. Брать драгоценности и земли друзей! «Что ж, —передернула она плечами, — пусть причитает сколько хочет. Я скажу ему, чтоесли он готов сидеть в нищете ради друзей, то я не желаю. Фрэнк никогда непреуспеет, если не наберется духу. А он должен преуспеть. Он должен делатьденьги, и я заставлю его, даже если мне придется для этого стать мужиком вдоме».

Она деловито писала, сморщив от усилия лоб, слегка высунувязык, как вдруг дверь распахнулась и в лавку ворвалась струя холодного воздуха.Кто-то высокий, шагая легко, как индеец, вошел в сумрачное помещение, и, поднявглаза, она увидела Ретта Батлера.

Он был великолепно одет в новый костюм и пальто с пелериной,лихо свисавшей с широких плеч. Глаза их встретились; он сорвал с головы шляпу исклонился в низком поклоне, прижав руку к безукоризненно белой гофрированнойсорочке. Белые зубы ослепительно сверкнули на смуглом лице, глаза дерзкимвзглядом прошлись по ней, охватив ее всю — с головы до ног. — Дорогая моямиссис Кеннеди! — произнес он, шагнув к ней. — Моя дражайшая миссисКеннеди! — И громко, весело расхохотался.

Сначала она так испугалась, словно в лавке появилосьпривидение, затем, поспешно вытащив из-под себя ногу, выпрямилась и холоднопосмотрела на Ретта.

— Что вам здесь надо?

— Я нанес визит мисс Питтипэт и узнал, что вы вышлизамуж. А затем поспешил сюда, чтобы вас поздравить.

Она вспомнила, как он унизил ее, и вспыхнула от стыда.

— Не понимаю, откуда у вас столько наглости, как выможете смотреть мне в лицо! — воскликнула она.

— Все наоборот! Откуда у вас столько наглости, как выможете смотреть мне в лицо?

— Ох, вы самый…

— Может, все-таки помиримся? — улыбнулся он, глядяна нее сверху вниз, и улыбка у него была такая сияющая, такая широкая, чутьнагловатая, но нисколько не осуждающая ее или себя.

И Скарлетт невольно тоже улыбнулась, только криво, смущенно.

— Какая жалость, что вас не повесили!

— Есть люди, которые, боюсь, разделяют вашу точкузрения. Да ну же, Скарлетт, перестаньте. У вас такой вид, точно вы проглотилишомпол, а вам это не идет. Вы же, конечно, за это время давно оправились от..,м-м.., моей маленькой шутки.

— Шутки? Ха! Да я в жизни ее не забуду!

— О нет, забудете. Просто вы изображаете возмущение,потому что вам кажется так правильнее и респектабельнее. Могу я сесть?

— Нет.

Он опустился рядом с ней на стул и осклабился.

— Я слышал, вы даже две недели подождать меня немогли, — заметил он и театрально вздохнул. — До чего же непостоянныженщины. — Она молчала, и он продолжал: — Ну, скажите, Скарлетт, междунами, друзьями, — между очень давними и очень близкими друзьями — разве небыло бы разумнее подождать, пока я выйду из тюрьмы? Или супружеский союз с этимстариком Франком Кеннеди привлекал вас куда больше, чем внебрачные отношения сомной?

Как всегда, его издевки вызывали в ней гнев, а нахальство —желание расхохотаться.

— Не говорите глупостей.

— А вы бы не возражали удовлетворить мое любопытство поодному вопросу, который последнее время занимает меня? Неужели у вас, как уженщины, не возникло отвращения и ваши деликатные чувства не взбунтовались,когда вы дважды выходили замуж без любви и даже без влечения? Или, может быть,у меня неверные сведения о деликатности чувств наших южных женщин?

— Ретт!

— Сам-то я знаю ответ. Я всегда считал, что женщиныобладают такою твердостью и выносливостью, какие мужчинам и не снились, —да, я всегда так считал, хотя с детства мне внушали, что женщины — это хрупкие,нежные, чувствительные создания. К тому же, согласно кодексу европейскогоэтикета, муж и жена не должны любить друг друга — это дурной тон и очень плохойвкус. А я всегда считал, что европейцы правильно смотрят на эти вещи.

— Женись для удобства, а люби для удовольствия. Оченьразумная система, не правда ли? По своим воззрениям вы оказались ближе кстарушке Англии, чем я думал.

Как было бы хорошо крикнуть в ответ: «Я вышла замуж не дляудобства!», но, к сожалению, тут Ретт загнал ее в угол, и любая попыткапротестовать, изображая оскорбленную невинность, вызвала бы лишь еще болееедкие нападки с его стороны.

— Какую вы несете чушь, — холодно бросила она и,стремясь переменить тему разговора, спросила: — Как же вам удалось выбраться изтюрьмы?

— Ах, это! — заметил он, неопределенно поведярукой. — Особых хлопот мне это не доставило. Меня освободили сегодняутром. Я пустил в ход весьма тонкий шантаж против одного друга в Вашингтоне,который занимает там довольно высокий пост советника при федеральномправительстве. Отличный малый этот янки — один из стойких патриотов,продававших мне мушкеты и кринолины для Конфедерации. Когда о моей печальнойучасти довели должным образом до его сведения, он поспешил использовать всесвое влияние, и вот меня выпустили. Влияние — это все, Скарлетт. Помните обэтом, если вас арестуют. Влияние — это все. А проблема вины или невиновности представляетчисто академический интерес.

— Могу поклясться, что вы-то уж не относитесь к числуневиновных.

— Да, теперь, когда я выбрался из силков, могу честнопризнаться, что виноват и поступил, как Каин. Я действительно убил негра. Оннагло вел себя с дамой — что оставалось делать южному джентльмену? И раз ужпризнаваться — так признаваться: я действительно пристрелил кавалериста-янки,обменявшись с ним несколькими фразами в баре. За мной эта мелочь не числится,так что, по всей вероятности, какого-нибудь бедного малого давно уже за этоповесили.