А&В. Бабочка - Tais

— Дэн! Ну я же не шучу! Это важно!

— Как скажете, мисс, — вновь съязвил он. — Мать была дома, но так как у нас довольно натянутые отношения, мы не пересекались в квартире. Может, она слышала, что я пришел. Может, и нет.

— Ясно, — сказав, она измученно вздохнула и отвела взгляд.

Вместо Дэнниса она стала наблюдать за улицей. Кухонное окно у них выходило на запад, а сама квартира была на последнем двадцатом этаже. Дом сильно выше своих ближайших соседей, потому ничего не загораживало вида на прекрасный огненно-рыжий закат. Яркий и слишком короткий. Солнце постепенно уходило за горизонт, а вместе с ним будто уходило и какая-то часть нее самой. В голову непрошено залезло сравнение их отношений с музыкальным инструментом. Основа и самое главное в этом инструменте — струны. Они издают звук, они создают мелодию, они — то, что наполняет ее жизнь смыслом. Это ее чувства, эмоции. И в последнее время они были натянуты до предела. Дэн каждой своей выходкой сильнее закручивал колки. Струны уже трещали, звенели. И сегодня лопнула первая. Она больше ему не верит. Вроде есть логичное объяснение царапинам на костяшках, и даже, вроде как, алиби имеется. Но… Нет доверия. Почему? Она и сама не понимает. Но у нее было стойкое ощущение, что он врет, и избавиться от него она не могла.

— Дэн, зачем ты это с ним сделал? — не отводя взгляда от окна, спросила она.

— Тебе самой не стыдно меня в этом обвинять?

— С чего мне должно быть стыдно?

— Я выдержал твой дурацкий допрос. Я ответил на все вопросы, но ты все равно меня обвиняешь. Да с чего ты взяла, что это я? Или ты повод ищешь со мной разбежаться?

— Если бы я хотела с тобой разбежаться, повода мне бы придумывать не пришлось.

— Это ты к чему?

— К тому, Дэн. — Солнце полностью закатилось, и, так как больше ничего интересного в окне не показывали, она посмотрела на Дэна. — Если я захочу с тобой разбежаться, мне достаточно будет просто вспомнить, как ты себя вел у театра. Или, допустим, как ты схватил меня за запястье. В общем, поводов и без Венца предостаточно.

— Вот как, значит? Что ж, хорошо. Может, оно и к лучшему будет. Я найду себе девушку, которой не будет наплевать на мои чувства и которая не будет поливать меня дерьмом.

— И какие же твои чувства были задеты?

— Я несколько раз сказал, что у меня проблемы с матерью. И масштаб этих проблем виден на фото. Но тебе же наплевать. Венца ударили. Беда какая! Прям трагедия! — Гнев внезапно нахлынул. Так сильно, что сдавило грудь. Он перешел на крик. — Честно, я искренне рад, что его избили. Но одну оплошность допустили — не прикончили!

— Дэн! — она крикнула так сильно, что голос сорвался сам собой на пронзительный визг.

— Что?! Так задевает, что твоему дружку сдохнуть пожелали? Раз так, может, он тебе, родная моя, не друг вовсе, а любовник?!

— Ты опять?!

— А что ты мне прикажешь думать? Ты принимаешь его сторону, не мою! Поливаешь меня помоями! Одного не понимаю, почему ты обо мне такого мнения? Чем я это заслужил?!

— Действительно, чем же ты это заслужил? Ты болен, Дэн! Такая ревность не нормальна! Такой уровень агрессии не нормален! Ты не контролируешь все свои действия! Ты мог это сделать. И более того, вероятно, ты это и сделал!

— Думай, как пожелаешь, — отрезал он и вышел из кухни.

Он направился в коридор и стал обуваться. Она поняла это по звукам. Надел, завязал шнурки, по своей привычке топнул ботинками. Снял куртку с вешалки, она зашуршала, застегнул молнию. Не прощаясь, открыл входную дверь и вышел, громко хлопнув дверью.

Слеза покатилась по щеке, за ней потянулась следующая. Она обхватила голову руками и громко заплакала. Когда струна лопается, она слишком уж больно хлещет по душе.

Спираль

«Все всегда повторяется» — грустно думал Венц, лежа на больничной койке. Ему уже приходилось переживать нечто подобное. Два года назад. Боль по всему телу точно такая же как после того случая.

Поначалу у них с его бойфрендом все было прекрасно: долгие прогулки, первый поцелуй, потом первый секс. Он был для него самым первым. Какие тогда были яркие чувства. Все новое, все такое неизведанное. Алкоголь, страсть, сигареты. Можно сказать, он совсем потерял голову, потому совсем не заметил, что под личиной прекрасного принца прятался садист. В тот день он пришел к нему в гости, все должно было быть как обычно: пару бокалов мартини, медленная чувственная музыка на фоне обязательно с азиатскими мотивами — его прихоть, сладкий запах зажжённых благовоний, гладкое шелковое постельное белье и медленный чувственный секс. А после того, как оба они кончат: разговоры в постели, просмотр какого-нибудь нового сериала или еще какое незатейливое времяпровождение. Таких вечеров у них было много. Но в тот день он был не в духе. С порога начал ему грубить, придираться ко всему, к тому, что он пришел на пять минут позже назначенного, или что волосы сырые после дождя, что выглядит «ущербно». В общем, изо всех сил старался его задеть. Поначалу он не придал этому значения. «Ну плохое настроение и что? После пары бокалов и моего тепла пройдет» — подумал он тогда. Какой же это было ошибкой. Он продолжил оскорблять и унижать его, а когда перешел черту, после которой Венц принял решение уйти, он ударил его по голове, в глазах потемнело, тело перестало слушаться, а сознание на время угасло. Когда очнулся, то понял, что связан, во рту кляп, а на теле больше нет никакой одежды. Лежал он в каком-то темном помещении, как позже оказалось, в его кладовке. Щека на полу, связанные руки подогнуты под себя, колени на полу, а задница сверху. Его любимый так же стоял без одежды, позади него и… Ничего в этом приятного не было. Никакой ласки, заботы, чувственности. Только боль, острая, пронзительная, обжигающая, словно раскаленный металл. Каждое его движение, касание отдавалось мучительной болью. Он пытался умолять его прекратить, но из-за кляпа вырывался лишь неразборчивый хрип. Все, что он мог делать — лишь беззвучно плакать. Когда это закончилось, он больно пнул его, от этого Венц завалился на бок. На всю свою жизнь он запомнил его улыбку в тот момент — широкую, во все тридцать два. Он ловил кайф от этого. Он издевался над ним с