Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

— Значит, он нашелся?! — радостно воскликнули юноши.

— Нет, и, наверное, еще не скоро найдется, — сказал старик. — Дело вот в чем: лет восемь или десять тому назад, когда в очередной раз наступил двенадцатый день Рамадана и шейх в этот день скорби, горюя и печалясь, отпустил, как всегда, на волю несколько рабов, а потом принялся кормить и поить бедных, то среди них оказался и один дервиш, который в изнеможении прилег отдохнуть в тени его дворца. Дервиш этот был человеком святым, знающим толк в предсказаниях и толковании звезд. Подкрепившись подношениями, дарованными милосердной рукой шейха, он явился к нему и сказал: «Мне известна причина твоей печали. Ведь сегодня двенадцатый день месяца Рамадана — день, когда ты потерял своего сына, верно? Утешься, будет этот день тебе праздником, в свой час вернется к тебе сын!» Так сказал ему дервиш, и грешно было бы всякому мусульманину усомниться в словах такого человека. Скорбь Али Бану от того, конечно, не утихла, но с тех пор он каждый год в этот день ждет возвращения своего сына и украшает дворец и лестницы так, будто сын может явиться в любую минуту.

— Удивительно! — воскликнул молодой писарь. — Хотел бы я посмотреть поближе на все это праздничное убранство и на шейха, как он сидит в печали среди такой красоты, а главное — как мне хотелось бы послушать те истории, что рассказывают ему рабы!

— Нет ничего проще! — сказал старик. — Надсмотрщик над рабами — мой давний друг, он всегда мне находит местечко в зале, где можно затеряться в толпе слуг и друзей шейха, так что никто тебя и не заметит. Попрошу его и вас впустить. Вас четверо, может быть, и получится. Приходите в девять вечера на это же место, и я скажу вам, каков будет его ответ.

Так сказал старик, а молодые люди поблагодарили его и пошли своей дорогой дальше, сгорая от любопытства, чем все дело кончится.

В условленное время они явились ко дворцу и встретились со стариком, который им сообщил, что надсмотрщик согласился впустить их. Старик пошел вперед, молодые люди — за ним, но только направились они не к парадной лестнице, а к боковым воротцам, пройдя через которые старик их аккуратно затворил, пропустив своих новых знакомцев. Потом он повел их по коридорам, переходам, пока наконец они не очутились в большом зале. Тут было настоящее столпотворение: множество знатных особ в богатых одеждах, все видные люди города и друзья шейха собрались, чтобы разделить с ним в этот день его скорбь и утешить. Каких только рабов разных народностей здесь не было. Но у всех у них был печальный вид, ибо они любили своего господина и скорбели вместе с ним. В дальнем конце зала на роскошном диване восседали самые знатные друзья Али Бану, и рабы прислуживали им. Сам шейх сидел на полу возле дивана — горе не позволяло ему занять место на ковре радости. Он подпер голову рукой и, казалось, даже не слышал, что нашептывали ему друзья, пытавшиеся утешить его. Против него разместилось несколько пожилых и молодых рабов. Старик объяснил своим спутникам, что это рабы, которых сегодня Али Бану отпускает на свободу. Среди них были и франки, и старик особо выделил из них одного — тот отличался необыкновенной красотой и юным возрастом. Шейх купил его незадолго до того у одного тунисского работорговца и заплатил за него немалую сумму, но все равно решил его отпустить, ибо был уверен в том, что чем больше франков он отправит домой, тем скорее Пророк вызволит его сына из плена.

После того как все освежились прохладительными напитками, шейх дал знак надсмотрщику над рабами. Тот поднялся, и в зале воцарилась глубокая тишина. Он подошел к рабам и сказал:

— Сегодня милостию господина моего Али Бану, шейха Александрии, отпускаетесь вы на волю. Согласно обычаю, установленному для этого дня в его доме, каждый из вас должен рассказать какую-нибудь историю. Начинайте!

Рабы пошептались между собой, затем слово взял один пожилой невольник и начал свой рассказ.

— Господин! Думаю, не правы те, кто считает, что времена Гарун аль-Рашида, владыки Багдада, времена фей и волшебников давно прошли, и утверждает, будто в рассказах об изгнаниях гениев и их повелителей, что можно услышать на городских базарах, нет правды. Да-да, и сегодня возможно повстречаться с феей, не так давно я сам был свидетелем одного происшествия, в котором явно были замешаны духи. Об этом я и хочу вам поведать.

В одном из крупных городов моей любимой отчизны Германии многие годы жил в спокойствии и мире скромный сапожник со своею женой. Целыми днями он сидел на углу улицы и латал поношенные башмаки и туфли и даже тачал новые, когда кто-нибудь доверял скромному мастеру эту работу; в таких случаях ему приходилось покупать кожу, потому как был он беден и не мог иметь запасов. Жена его торговала овощами и фруктами, которые выращивала в небольшом садике за городскими воротами. Люди охотно покупали у нее земные плоды, потому что она одевалась опрятно и чисто и умела показать свой товар с выгодной стороны.

У супружеской пары был красивый сын, высокий для своих двенадцати лет и стройный. Обычно он сидел подле матери на овощном рынке и охотно помогал поварихам и хозяйкам донести купленный у его матери товар до дому, после чего возвращался с красивым цветком, мелкой монеткой или куском пирога, так как господам нравилось, что кухарки приводили с собой симпатичного парнишку, и они его щедро одаривали.

Однажды жена сапожника сидела по обыкновению на рынке, перед нею стояли корзины с капустой и другими овощами, разными травами и семенами, в маленьких корзиночках лежали ранние груши, яблоки и абрикосы. Маленький Якоб, так звали сына, звонким голосом зазывал покупателей: «Пожалуйте сюда, господа! Взгляните на отменную капусту, душистые приправы! Ранние груши, яблоки-скороспелки и абрикосы! Покупайте, господа, покупайте! У моей матушки низкие цены!»

Так выкрикивал мальчик. И тут на рынке появилась древняя старуха в лохмотьях. У нее было остренькое лицо, сморщенное от старости, красные глаза и острый нос крючком чуть ли не до самого подбородка. Она шла, опираясь на длинную клюку, скорее даже не шла, а ковыляла, хромая и спотыкаясь, как будто ноги ей отказывали и она могла в любую минуту шлепнуться длинным носом о мостовую.

Торговка овощами внимательно оглядела старуху. Уже шестнадцать лет она ежедневно сидела с товаром на рынке и ни разу не видела такую странную фигуру. Она невольно вздрогнула, когда старуха заковыляла к ней и остановилась у ее корзин.

— Вы ведь Ханна, торговка овощами? — спросила старуха неприятным каркающим голосом, тряся головой.

— Да, это я, — ответила жена сапожника. — Что вам угодно?

— Посмотрим, посмотрим, прежде всего траву, да-да, травку, есть ли у тебя то, что мне надобно, — ответила старуха, склонилась над корзинами и принялась в них рыться коричневыми уродливыми руками.

Длиннющими паучьими пальцами хватала она травы, подносила к длинному крючковатому носу и обнюхивала со всех сторон. У жены сапожника сжималось сердце при виде того, как старуха ощупывает редкие травы, но она не осмеливалась сделать замечание, ведь выбор товара — святое право покупателя; кроме того, она испытывала какой-то непонятный страх перед этой женщиной. Перерыв всю корзину, та пробормотала: