Пустогрань - Ксения Сергеева

– Ну-ну, родная, мы просто немножко подержали тебя здесь, чтобы ты смогла отдохнуть. Мы уверены, что ты очень устала, а вот теперь непременно поговоришь с нами и вообще… осчастливишь нас своим присутствием.

– Да что ты с ней цацкаешься? – Еще один грубый голос с хрипотцой ворвался в монолог Венецианца. Он оставался лишь тенью на фоне яркого света. Маричка вспомнила, как Тень прятал старую туфлю в складки своей темноты, и застонала. – Она так будет ныть еще долго. Взял – и пошли!

– Она хотя бы не дерется сейчас. Видишь, я был прав. В моем любимом городе всегда так поступали с особо ершистыми: несколько дней в каменном мешке – и человек как шелковый. Посмотри, она мягче масла. Сейчас уж точно никак не сможет нам помешать.

– Никто не сможет нам помешать! Можно подумать, этот щенок чего-то стоит по сравнению с нами!

– Чего-то да стоит. – Венецианец бережно приобнял Маричку и потащил к выходу. – В ней что-то есть, что-то есть… Я такое всегда чувствую, коммерческое чутье!

– Да иди ты со своим чутьем, давай заканчивать уже, мне не терпится перекусить! Такой голод после той горгульи, наверное, не стоило ее трогать, раз Первый не велел… Да ну его, девица больно хороша на вкус. Чуть горчила – наверное, от бессилия. Тащи давай, нечего откладывать.

Ах, если бы можно было так сшить тонкую слюду, чтобы хоть краешком глаза прикоснуться к отражению родного времени! Вот уже десятки лет он экспериментировал со всеми возможными материалами, от стали до агата, чтобы смешать наконец необходимые элементы и вернуться домой. Домой… Там он тоже экспериментировал. Божественной чистоты зеркала ждал дож, и медлить больше было невозможно. Как он рисковал! Чем он рисковал! И все потерял, оказавшись в другом времени, в другой стране, в другом мире. Какой из металлов превратился в волшебный порошок? Он даже не помнил, что именно смешивал в тот раз в надежде на ясность отражения! Что же делать? У кого еще просить, если все только разводят руками и с сочувствием дарят альбомы с фотографиями и гравюрами?.. Но выход есть всегда, даже из тюремной дыры всегда можно выйти на свет, хотя бы ради присутствия на собственной казни. И он согласен на все, на все, ради крошечной подсказки, как попасть туда, где его идеальное зеркало еще не готово.

Они переругивались еще несколько минут. Маричка не вслушивалась в разговор, но понемногу оживала. То ли от потока яркого лампового неона, то ли от того, что запах грозы удалось забрать с собой и он проникал все глубже, восстанавливая силы, Маричка вновь почувствовала себя собой; она не была пустой оболочкой, в ней жила она сама и что-то еще. Словно для этого освободилось в ней место. А раньше этого места не хватало.

Локтем Маричка чувствовала зеркало в кармане Венецианца. Круглое, с резной ручкой и богатой оправой. Наверняка такое же страшное, как и в квартире-городе. Но чем ярче Маричка представляла себе, как выглядит эта вещичка, тем больше хотелось посмотреть на нее. Призрачные отражения уже не пугали, а притягивали. Их хотелось рассматривать. До жадности, похожей на чувство сильнейшего голода.

Маричка безвольно опустила руку. Безвольно – и аккуратно, чтобы Венецианец не почувствовал прикосновения. Она сжала пальцы вокруг зеркальной оправы, почувствовала резные листья, каждую жилку, на которую не поскупился ювелир, каждый драгоценный камень, вплетенный в рисунок цветов и капель росы. Идеально гладкая поверхность зеркала вдруг стала влажной и вязкой, как будто опускаешь подушечки пальцев в желе. Маричка облизнула губы.

Венецианец продолжал что-то доказывать высокому и прямоугольному Охотнику, а Маричка уже вынимала зеркало. Она чувствовала, как оно тянется к ней, чувствовала, сколько в пальцах силы и ловкости. Как от пальцев они проникают в руки, колени, плечи, снимают отечность с шеи, глаза словно умылись родниковой водой… Маричка заметила кафельный пол с трещинами, высокие крашеные стены, мигающие над головой лампы. Иногда встречались стайки стульев, охранники и пленница проходили мимо запертых дверей, портретов незнакомцев. Все повторялось, словно они ходили кругами: каждый новый штрих через несколько шагов находил своего двойника. Все как в кино. Ненастоящее. Похожее на еще один сон, сотворенный сумасшедшим.

Маричка почувствовала вдруг, как пол уходит из-под ног. Она упала, и зеркало оказалось у нее на коленях, прямо напротив лица. В нем – страшная картина будущего. Черный город дотлевал. Уже смело грозой клубы дыма, но птичьи стаи еще не вились в поисках знакомых чердаков. Каждый дом подчистую вылизан огнем. Ни одной краски не осталось больше, кроме оттенков черного и серого. Гарь и мгла. И одиночество. Никого вокруг. Только тишина. И вот она стоит посреди площади, а в ладони сжимает рыбьи черепки, превращающиеся в белесую труху. Из-за туч барабанчика-солнца не видно, но Маричка знает, что вот-вот он закатиться за горизонт, потому что некому будет на него смотреть и воссоздавать день ото дня. За обрушившимся куском колонны – чья-то рука. Неподвижные пальцы подняты к небу, но уже никогда ни к чему не прикоснутся. В них больше нет сил, чтобы сжимать яркие ручки огромных чашек с чаем. Маричка двинулась неизвестно куда, споткнулась, бросила взгляд под ноги. Трупик задохнувшейся черной кошки. Маричка содрогнулась. Кто-то побросал вещи, в панике позабыв захватить с собой чемодан. Чемодан ощерился замками и безмолвно кричал в небо… Маричка ужаснулась, кошмар был вокруг, он сочился из камней, рассыпался обугленной бумагой, вился вокруг стен и стелился по ступеням. Он заворачивал Маричку в плотный саван, а она дышала им, дышала, дышала…

– А вот и ты. – Охотник улыбнулся ей.

Он по-прежнему выглядел ужасающе: тонкий рот, кнопки-глаза и белое, словно подсвеченное фонарем, лицо без единой морщинки и изгиба. Охотник смотрел на нее сверху вниз и не двигался.

Маричка не вздрогнула, она оглядывалась в поисках своего видения.

Сожженного города вокруг нет. Она снова посреди сцены странного театра, только на этот раз в декорациях. По кубам разных размеров и цветов рассыпаны черные бутоны роз, а занавес, вычищенный от пыли, золотится в колебании свечей. С потолка свисают резные клетки, в них бьются стрижи, ломают крылышки, клетки слишком малы для них. Вместо кресел – черные могильные плиты, меняющие очертания под бликами взволнованных огней.

– Ну, – Охотник окинул взглядом сцену, – тебе нравится наше маленькое представление?

– Нет. – Маричка почувствовала в кармане йо-йо и сжала ладонь. Габриэлло пропал, как только она пришла в себя. Маричка обшарила пол темницы, но не нашла и следа. А теперь он снова здесь. Верный друг, почему же ты прятался? Вывалился не в то зеркало?

Охотник обиженно нахохлился, но Маричка не поверила ни единому его движению. Он обошел девочку, но Маричка не повернулась за ним. Она смотрела в черный проем оркестровой ямы и молчала.

– Почему же тебе не понравилось? Мы так постарались. Ты смешная девочка. Ненароком убить одного из моих лучших шпионов, ворваться ко мне без предупреждения, а потом еще и презрительно отзываться о моем интерьере, надо же!