Англичанка, или 17 мгновений III четверти - Юлия Хансен

– Лильвовна! Это важно для сюжета! Деду правда сто два года, прикиньте, он вообще родился в этой квартире до революции, и вся квартира принадлежала его семье. Потом их уплотнили и подселили массу народа. А он так в этой квартире и прожил всю жизнь. Сейчас ему сто два года, и все родственники его поумирали. Он один. И тут начинается самое главное.

– Давай, переходи к главному…

– Поскольку у деда нет родственников, и он такой старый, ему помогают все соседи: то пол помоют, то в магазин сходят, а то тарелку борща свежего к обеду принесут. Короче.

– Кать, ну давай уже покороче….

– У них в коммуналке есть такой порядок: кто дежурит и моет пол в коридоре, туалете, на кухне, тот – и деду в комнате. Вчера дежурила мать Иванько. Входит она, такая, со шваброй к деду, а он, такой, сидит за столом с Рюмкой….

– С рюмкой????

– Даааа!!! Представляете, маманька Иванько чуть было швабру из рук не выпустила: деду сто два года, а он туда же!

– Лильвовна, она имеет в виду, что он сидел с Риммой Григорьевной.

– Быстрицкая, вот ты знаешь, я этого не люблю…. Не надо прозвищ! Во-первых, запутала меня, во-вторых, ты же понимаешь, как пошло это звучит, и некрасиво по отношению к уважаемому человеку, коим Римма Григорьевна является, я серьёзно….

– Ну Лильвовна! Она правда похожа на перевёрнутую рюмку своей фигурой. Её все так называют. Я думала, Вы знаете…..

– Я очень тебя прошу, не надо этого… Я серьёзно….

– Хорошо. Короче, дед этот сидит за столом с Риммой Григорьевной и что-то обсуждает. Иваньковская мать была тут же приглашена дедом и представлена директрисе, хотя, естественно, и без того знала её. И вот что они обсуждали. Римма Григорьевна откуда-то пронюхала, что дед этот – знаменитый художник. Он вообще до революции учился наносить фрески на стены в соборах и церквях, а уже после революции до войны расписывал стены нескольких павильонов ВДНХа, а также залы Моссовета и еще много чего. Кстати, Моссовет предлагал ему отдельную квартиру как орденоносцу и выдающемуся советскому живописцу, но дед наш отказался, сказав, что хочет умереть в своей родной квартире. А зовут его Филипп Кречетов. Вот. Прикиньте.

– Да, теперь прикинула, всё сошлось…

– Римма Григорьевна пришла чтобы попросить его разрисовать у нас в школе стены всякими петухами-курами-разными-фигурами.

– А мне казалось, она хотела все профессии поместить на стены.

– Да не важно, что она хотела. Дед уже еле двигается, он не только на стремянку не залезет, он до школы не дойдёт. Римма Григорьевна сначала была разочарована, уже хотела уходить, сказав, что пришлет Филиппу Филипповичу тимуровцев на помощь по хозяйству, но тут Кречетов вспомнил, что у него есть эскизы для павильона Литературы на ВДНХа, которые не были востребованы по какой-то причине. Дедуля вместе с Иваньковской мамашей долго рылись в пыльных шкафах, забитых рисунками, эскизами, бумагами и, наконец, нашли наброски. Короче, там сюжеты из самых известных книг мировой литературы: Ромэо и Джульета, Анна Каренина, Наташа Ростова и Пьер Безухов, Раскольников, Дон Кихот, Лаура, кого только нет…… Кречетов безвозмездно подарил нашей школе все эти эскизы. Вот так вот, с барского плеча, представляете? Римма Григорьевна расплакалась от счастья, поцеловала дедуське руку, чуть не раздавила его в объятиях и умчалась вместе с рисунками. Всё.

– Молодец. Спасибо за политинформацию. А кто теперь будет эти эскизы переносить на стены?

– Это пока остаётся загадкой. Вот Вам, Лильвовна, задание на дом: узнать и рассказать нам.

– Во как! Хорошо, постараюсь.

– А теперь – главное: мы выучили первую сценку со Смирнитской. Послушаете?

– Естественно!

– Где Самсонов-папашка?

– Я тут! Бежал сломя голову, дайте отдышаться.

– Начинаем:

– А в ноты можно смотреть?

– Смирницкая! Ты новую методику использовала? На дома накладывала слова?

– Нет! Я дома в своей комнате на мебель накладывала: на тумбочку, на стулья…. Я попытаюсь…..

– Все! поехали!

– Не командуй, командир полка – нос до потолка!

Падуя. Комната в доме Баптисты. Входят Катарина и Бьянка.

Бьянка:

Не издевайся надо мной, сестрица:

Ведь и сама себя ты унижаешь,

Меня в рабу пытаясь превратить.

Обидно мне! Я все наряды эти

Отдам тебе, лишь развяжи мне руки;

Да, все мои одежды, вплоть до юбки.

И все исполню, что ты ни прикажешь;

Мой долг святой – повиноваться старшим.

Катарина:

Скажи сейчас же, кто из женихов

Тебе милей. Смотри не притворяйся!

Бьянка:

Поверь, сестрица, среди всех мужчин

Мне ни один доныне не встречался,

Кому б я оказала предпочтенье.

Катарина:

Лжешь, душечка! А это не Гортензио?

Бьянка:

Тебе он нравится. Так я сама

Похлопочу, чтоб он тебе достался.

Катарина:

А, значит, ты предпочитаешь деньги

И Гремио хотела бы в мужья?

Бьянка:

Как! Ревновать меня ты можешь к Гремио?

Нет, шутишь ты – теперь я понимаю,

И ты шутила надо мной все время.

Сестрица Кет, ну развяжи мне руки.

Катарина:

Шутила я? Тогда и это шутка?

(Бьет ее.)

Входит Баптиста.

– Ааааааааа! Лильвовна! Скажите, чтоб она не так сильно меня лупила!

– Лильвовна! Я не сильно! А это специальные пощёчины! Им в театральных училищах учат! Хлоп! Помните, Артёмкину? В прошлом году школу окончила? У Вас училась, кстати? Так она в Щуку поступила, сейчас там учится. На днях к нам в школу приходила, как раз нам показывала, чему их там обучили за полгода – смачные затрещины давать со звуком…. Хлоп! Классно да?

Баптиста:

Да что ж это такое? Ну и наглость! —

Ты, Бьянка, отойди. Бедняжка! Плачет!

Сядь вышивать, не связывайся с ней.

(Катарине.)

Стыдилась бы! Вот дьявольский характер!

Обидела сестру. А ведь она

Тебя не задевает: ты слыхала

От Бьянки хоть словечко поперек?

Катарина:

Она меня своим молчаньем бесит!

Я этого не в силах перенесть!