Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

и с удовольствием стреляя. Чтобы вспоминали горные сволочи, как всегда, во все века, резали глотки сдавшимся в плен и добивали раненых. Теперь же каждый выбитый из строя удачным выстрелом раненый горец, если его не успевали подхватить товарищи, падал на мостовую и умирал под ударами алебард, протазанов и двуручных мечей ландскнехтов. При этом ландскнехты, добив очередного раненого, еще и задирали горцев:

– Эй, вы, храбрые горные хорьки, вы видели, как я ему разрубил морду?! Аж зенка улетела прочь!

– Эй, ублюдки, остановитесь, вы же хвалились во все времена, что вы никогда не отступаете! А сейчас так убегаете, кривоногие, что нам за вами не поспеть.

– Остановитесь и деритесь, чертовы трусы!

Но горцы пятились, пятились и молчали, потому как в строю у них был строгий запрет на разговоры и крики.

Жара стояла неимоверная. Тяжко было всем. Но люди Волкова хотя бы чувствовали свое превосходство над непобедимым врагом. Это их окрыляло. Но даже им в латах и стеганках от зноя дышать было тяжко, а еще ведь и идти нужно, идти и держать оружие. Пот из-под шлемов ручьями стекал по лицам и у ландскнехтов, и у горцев. Ландскнехты, наступая, кричали горцам оскорбления, стрелки стреляли, делая секундные остановки и на ходу снова заряжая оружие, а горцы молчали, теряли по пути товарищей, оставляя их лежать под башмаками врагов, и лишь смотрели на наседающего врага с ненавистью. И продолжали отступать, отступать, отступать…

А день тем временем уже повернул к вечеру. Фон Реддернауф смог выйти во фланг отступавшему противнику, но ничего больше предпринять не успел: горцы уже выходили из города. Майор мог обойти их и догнать удаляющиеся к перевалу телеги с ранеными, но не поспешил за ними. Волков после спрашивал его о том, так майор говорил, кони, мол, устали, берег их. Но генералу казалось, что он не хотел пачкать белое оружие в подлом деле убийства раненых. И Волков его в этом не упрекал, напомнил лишь, что горцы, будь он раненым, его не отпустили бы.

А пехотная баталия врага, выйдя из города, нашла удобное место – возвышенность у подножия начинавшихся гор. Чуть перестроившись, она накрепко встала там.

– Раздавим их, – говорил офицерам капитан Кленк. – Я так и пойду в лоб, а полковник Брюнхвальд пусть идет к ним по северному склону, там подъем пологий. Перережем свиней.

Волков смотрел на ощетинившегося на пригорке врага и понимал, что капитан прав, что противник измотан, они и остановились потому, что уже почти не могут идти или чтобы дать телегам с ранеными уйти подальше, но генерал не хотел терять людей, даже десяток, а потери в таком бою неминуемы.

– Нет, Роха займется ими, пока Пруфф не подтянет сюда пушки.

– У моих людей почти не осталось зарядов, по одному или по два, – произнес майор. – Весь порох, что был, пожгли.

– Ну так пошли людей в обоз, а что осталось – расстреляй по сволочам. И будем ждать Пруффа, мне не нужны потери.

И вправду, зарядов у стрелков было мало. Люди Рохи постреляли по врагу немного и отошли. Вскоре появились кулеврины. Они были легче, и их поднять на гору проще. Но вот телеги с порохом и ядрами тащились за большими пушками, так что, встав на удобные позиции, кулеврины не сделали ни выстрела. А солнце уже закатывалось за гору. Волков злился из-за этой вечной медлительности артиллеристов, но знал, что ни криком, ни понуканиями телеги и большие пушки в гору не подтолкнешь. А лошади и так из сил выбивались. В общем, пока орудия были привезены, да пока место для них капитан Пруфф сыскал, пока зарядились, солнце почти и зашло. До темноты большие пушки успели выстрелить всего по два раза. Кулеврины постреляли чуть больше. Как стемнело, горцы стали спускаться с пригорка и уходить на перевал.

Приказа преследовать врага генерал не отдавал. Ни у людей его, ни у лошадей сил больше не было. Даже его конь, дорогой, сильный, выносливый, и тот еле переставлял ноги. Кавалер хотел есть, ведь он только завтракал сегодня, то было еще до рассвета, и к тому же его давно мучала жажда. Посему он велел отступать в лагерь, к обозу за мост, и готовить ужин. Сам же сказал своим людям взять факелы и поехал на то место, где недавно стояла баталия горцев. Там, у подножия горы, в ложбине, они нашли убитых. И Румениге, пересчитав их, сказал:

– Семнадцать человек. Побили их стрелки и артиллеристы.

– Будем считать, что за фон Каренбурга мы поквитались, – заметил генерал мрачно.

Молодые господа с ним согласились. Когда он спустился к обозу, сказал Гюнтеру, чтобы шатра тот не разбивал, сегодня он переночует в телеге, и чтобы с ужином не мучались, так как он поест солдатской еды. Денщик тут же подал ему хлеб с толченым салом и чесноком и пиво. Хлеб с салом был великолепен, хоть хлеб был не очень свеж, а пиво оказалось теплым и выдохшимся. Но Волкову сейчас и это было в радость. Пока не пришел Брюнхвальд и не сказал, что капитан-лейтенант Хайнквист умер от раны.

С райслауферами дело было решено. Чертовы наемники свое получили: сегодня ночевали эти мерзавцы на дороге без обоза. Без еды. Рядом с телегами, забитыми ранеными. Теперь они не только духом пали, теперь они еще и телесно слабеть начнут. Так что тут они торчать не станут. Уберутся через перевал к себе в кантон. Можно было сразу утром повернуть и идти на восток к Висликофену. Генерал все время думал об Эберсте. Ему там было нелегко, в этом Волков не сомневался. Не дай бог к городу подойдет хоть какой-то отряд врага, даже маленький, город тотчас встанет на дыбы – и людям полковника Эберста не позавидуешь. Нужно было возвращаться.

Но это было исключено. Едва рассвело, когда к кавалеру пришли офицеры. И первым заговорил Брюнхвальд:

– Господин генерал, войску нужен отдых.

– Некогда нам отдыхать, полковник. До конца кампании едва месяц остался, дальше у солдат да и у офицеров будут заканчиваться контракты. Эберст сидит как в осаде. А вы говорите – отдых. Пороха у нас мало. Нам оказию придется в лагерь к реке за ним посылать, – отвечал Волков. – Нет времени отдыхать, совсем нет.

– Вчера я надорвал двух лошадей, таская пушки в гору, – поддержал полковника капитан Пруфф.

– Лошадей мы вчера захватили у врага целый обоз, берите сколько вам надо, капитан. Тем более что дорога теперь пойдет вниз, нам и надрываться не придется.

Но офицеры