Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

озерца. Дуракам-горцам бы бросить свой обоз да оружие и уйти, через озеро или еще как, но они решили, что отобьются, и, послав в соседнюю деревню за подмогой, поставили телеги в круг. А подмога из деревни не пришла. И в том-то кругу почти все горцы и были побиты еще до захода солнца подошедшими солдатами и стрелками. Немногим врагам, самым удачливым, удалось, прыгнув в озеро, уплыть. А еще через час к тому месту пришло все войско и встало на привал.

И на следующее утро – опять везение. Не прошли и четверти намеченного пути, как снова отличились кавалеристы. На сей раз без всякой драки разъезд ротмистра Эйфенгофа захватил обоз из двадцати восьми телег. Обоз был с провиантом и посудой для готовки пищи, конскими упряжами, весьма хорошими, и подковами, а еще в обозе имелось то, что для солдат является вещью такой же важной, как еда, броня или оружие: в трех телегах нашли сто сорок пар крепких башмаков, которые солдаты войска тут же разыграли промеж себя.

Ах, какое это было удовольствие – громить обозы и мелкие отряды врага. Каждой такой победе генерал радовался. Да то было несложно объяснить. Всякая мелочь, что далась ему без потерь, казалась ему милее, чем яркая, большая победа с потерями. Он очень-очень не хотел терять солдат. И причин для того много. Одна из них – то, что с потерей всякого человека своего он терял часть своей силы. Вторая причина в том, что для славы ему нужно было вывести из вражеской земли как можно больше солдат. Среди воинского сословия весьма важна репутация, и та репутация складывается из трех главных вещей: жаден ли генерал, удачлив, бережет ли людей. По этим трем кондициям солдатстве корпорации и решали, в какую кампанию с каким генералом идти. И последняя причина была в том, что Волков просто не хотел видеть убитыми или мучимыми ранами людей, которые доверили ему свои жизни, что пошли за ним. Поэтому он и радовался без боя захваченному обозу или почти без потерь перебитому отряду врага.

Вечером, когда нашлось хорошее место для привала, когда офицеры ужинали, пришел кавалерийский ротмистр и сказал:

– В двух часа солдатского шага отсюда лагерь врага.

– Много у него палаток? – первое, что спросил генерал.

– Нет, пятьдесят-шестьдесят. Но телег вокруг много, и лагерь сам укреплен.

– Ну, теперь они будут все лагеря укреплять, – заметил Брюнхвальд.

– А как же вы через частокол рассмотрели, что в лагере шестьдесят палаток? – спросил у ротмистра капитан Дорфус.

– Лагерь стоит у входа в долину, по краям у него горы, въехали на пригорок и посмотрели.

– Значит, и они вас видели?

– Скорее всего, – отвечал кавалерист.

– Какие-нибудь еще войска видели? – спросил Волков.

– Нет, с юга в лагерь шел небольшой обоз, а войск ни по пути, ни вокруг лагеря я не встретил.

– Что ж, прекрасно, – кивнул генерал. – Господа, завтра непростой день, скорый марш, и я надеюсь, что после марша бой, прошу вас за столом не засиживаться и подготовить свои части к непростому дню.

Офицеры заканчивали ужин и расходились.

Утром, на заре, прошли маленькую деревеньку, что стояла на пригорке, у той деревни было странное название: звалась она Рэ. Сразу за поворотом по дороге от деревни лежала прекрасная Гуссенская долина, которую запирал частокол вражеского лагеря. Вот только окопан он был не так хорошо, как этого требовал от своих солдат кавалер. Ров, окаймлявший лагерь, оказался не очень глубок.

«Поленились, значит, прекрасно».

– Господин полковник, пусть ваши люди соберут тысячу фашин, – обратился он к Брюнхвальду.

– Будем поджигать? – спросил тот.

– Конечно, иначе на эти заборы много пороха и ядер уйдет.

– Распоряжусь немедля, – отвечал полковник.

А Волков со своим выездом поехал дальше и нашел хорошую возвышенность для осмотра. С нее было видно, что творится в лагере. А там вовсю готовились к обороне, суетились людишки.

– Я посчитал! Сто шесть палаток! – воскликнул Румениге.

– Их там больше тысячи! – заметил Габелькнат возбужденно. – Кавалеристы ошиблись, что ли?

Его тон, кажется, задел Максимилиана, и тот заметил:

– Их меньше тысячи, господа. Часть палаток – офицерские, часть – это возницы и повара. А кавалеристы не могли знать, сколько пополнения придет в лагерь, пока мы сюда будем идти.

Юнцы умолкли, поняв свою неопытность, а генерал был благодарен знаменосцу за то, что унял их. Он внимательно смотрел на лагерь.

А над лагерем развевались несколько знамен. Одно знамя земли Брегген, двух других генерал не знал. Он послал за Дорфусом, тот должен был посмотреть знамена и сказать, с кем нынче придется иметь дело. Сам же Волков предполагал, что одно из полотен – это личный штандарт генерала Каненбаха, а второе – знамя райслауферов из южной земли.

Тем временем, свернув с дороги, пехотинцы пошли по полю, густо поросшему пшеницей, обходя лагерь и с запада, и с востока. Каненбах лагерь поставил неправильно, теперь это было очевидно, это бросалось в глаза и продолжало радовать кавалера. Он сам разбил бы лагерь на возвышенности, восточнее, и черт с ним, что он не перегораживал бы тогда дорогу, зато его было бы труднее брать. Волков не отрывал глаз от лагеря, разглядывал его, словно обжора, изучающий богатый стол, ища глазами его слабые места, как гурман на заставленном кушаньями столе искал блюдо любимейшее, когда к нему на холм поднялся капитан Пруфф.

Он тоже посмотрел на укрепление и заговорил:

– Ну что, начну бить северную стену, а к вечеру закончу. – Он предлагал это просто и обыденно, словно говорили о разделке курицы к обеду.

– Пробуйте западную, ту, – указал рукой генерал, – сможете? Если получится, загоню на западную гору мушкетеров, они постреляют, им там хорошо будет, оттуда весь лагерь как на ладони.

– Не очень удобно мне будет, большой угол, – отвечал артиллерист, – впрочем, попробую, кажется, есть вон там место, попрошу Шуберта подравнять место под пушки.

– Так и сделайте.

– А что же мне… Где мне встать? – подъехал к ним капитан Кленк.

– По склону горы, вон там место удобное, обойдите лагерь, станьте на юге, – отвечал генерал, указывая рукой. – Окопайтесь обязательно. Палисад и контрпалисад непременно должны быть.

Естественно, Кленку это не понравилось, не очень любили ландскнехты ковыряться в земле и строить заборы, но генерал после недавних побед приобрел в глазах подчиненных такой авторитет, что даже ландскнехты не осмеливались с ним спорить.

– Как вам будет угодно, господин генерал, – отвечал Кленк.

И тут звонко ударила пушка. Кулеврина. И Кленк, и Волков посмотрели на Пруффа. И почти в то же время небольшое ядро глухо шлепнулось в