И все небо для нас - Юлия Лим
Шрифт:
Интервал:
Ирма старается улучшить всем настроение, но Семен плохо поддается дрессировке. Если с Тамарой мы с сестрой сумели найти общий язык, то с ним говорить непросто. Дядя при нем замолкает, тушуется. Плечи у него сникают, улыбка не появляется, а в глазах будто меркнет свет.
Невыносимо жить в таких условиях. Я решаю сделать хоть что-то и подгадываю момент, когда все, кроме меня и деда, заняты на улице. Он сидит за столом в кухне и читает книгу. Сажусь напротив него и наблюдаю, как его глаза за стеклами очков перебегают со строки на строку. Читает он быстро, даже зависть берет.
– Если хочешь что-то сказать, говори, – не отрывая взгляда и не поднимая головы, заявляет Семен.
– Ты и с мамой себя так же вел?
– Как «так же»?
– Как абьюзер.
– Кто? – Дед хмуро смотрит на меня.
– Скажем так: как нехороший человек.
Семен захлопывает книгу и кладет ее на стол. А ведь у него даже привычки как у меня. Или у меня как у него? Тоже постоянно захлопываю блокноты.
– Что ты знаешь обо мне и о моей семье, чтоб так со мной разговаривать?
– Ты запер маму в ее комнате и несколько месяцев не выпускал, – подстегиваю его раздражение своим острым языком. – А потом, когда она уже устала от вас с Тамарой, подговорил сделать аборт. Мало того, ты сам записал ее в клинику!
– Так и было, – неохотно подтверждает дед.
– Это правда, что папа был студентом-геодезистом?
– Да.
– И то, что его завалило в шахте, – тоже?
– Да.
– Если думать холодной головой, то человек, которого вы с Тамарой ненавидели, умер. Почему вы пристали к маме с абортом?
Семен вздыхает и потирает пальцами переносицу. Его глаза больше не выглядят злыми. Теперь он кажется измученным. Замечаю вместо прямой осанки легкую сгорбленность. Мы зерка-лим друг друга: он опирается на локоть, и я опираюсь; его плечо чуть ниже другого, и мое тоже.
– Потому, Вера, что Наде только исполнилось двадцать. Если бы они поженились, то она стала бы молодой вдовой и жила бы с этим горем, вынужденная растить тебя в одиночку.
– Это ты сейчас так говоришь, но тогда-то вы не знали о трагедии! А еще вы могли бы ей помочь, приглядывая за мной.
– И все же двадцать лет не тот возраст, когда нужно рожать детей. Надя была слишком юна и неопытна. Ей пришлось бы бросить университет, погубить себе жизнь…
– Но благодаря вам с Тамарой она и так бросила университет и загубила себе жизнь, – хлестко отвечаю. В глазах скапливаются слезы. – Она всю жизнь болела, и это из-за вас. Потому что вы не любили ее! Потому что вы, самые близкие ей люди, ее отвергли!
Распалившись, стучу кулаками по столу. Дед вздрагивает.
– Вы разрушили не только мамину жизнь, но и папы! И мою. Я вас ненавижу! – Срываюсь с места и вырываюсь на улицу.
Огибаю дом, перепрыгиваю через забор и бегу сквозь кукурузное поле. Солнце слепит и печет голову. Нос забит, приходится дышать ртом. На лужайке, посреди подсолнечного поля ложусь животом на землю и утыкаюсь носом в руки.
Вот бы эти люди просто исчезли из моей жизни!
* * *
Отказываюсь от ужина, поднимаюсь в комнату и прячусь от всех под одеялом. Сегодня я больше не хочу никого видеть и слышать. Дурные мысли не дают покоя. Ненависть к родителям мамы, жалость к себе и Миле то и дело вызывают слезы.
– Спокойной ночи, Вела, – шепчет сестра.
Она старается пройти к своей кровати как можно тише, но все равно шумит.
Слабо улыбаюсь и пытаюсь заснуть.
Сон то приходит, то уходит, и в конце концов я встаю в туалет. Выхожу из ванной комнаты и замечаю свет внизу. Тихонько спускаюсь, чтобы подсмотреть. Может, кто-то забыл выключить лампу, когда уходил? Или Ирма с Тихоном пьют чай?
Ожидания разбиваются тяжелыми от напряжения голосами деда и бабушки.
– Ты ей расскажешь? – спрашивает Тамара.
– Расскажу что? Нечего рассказывать. Ты и так уже все разболтала.
Опускаюсь на ступеньку и вслушиваюсь в диалог.
– Я хотела как лучше…
– Ты всегда хочешь как лучше, только отдуваюсь за твои хотел-ки почему-то я! – Дед повышает голос, а бабушка шикает на него.
– Тихо, детей разбудишь. Мы и так доставили Ирме лишние хлопоты.
– Она знала, на что шла, когда выходила за Тихона.
– Не будь к нему так суров.
– Что мне теперь, уголовника жалеть?
Со свистом втягиваю воздух. Зажимаю рот руками, надеясь, что они не услышали…
– Ты же знаешь, что наш сын не такой! И он никогда не был уголовником, его никто не судил! – впервые голос бабушки становится жестче.
– Тома, ты всегда жалела детей, когда нужно было наказывать.
– Однажды я послушалась тебя и наказала свою дочь. И куда ее это привело? В могилу, Семен! Моя девочка в земле! И она не увидит, как Вера выйдет замуж, как Люся выступит на выпускном. Все из-за того, что ты всегда всех третируешь!
– Значит, это я виноват? – Удар по столу. Он что, точно так же ударил кулаками, как я сегодня днем?.. – Что еще скажешь? Давай, а то я много нового в последнее время о себе узнаю!
– Ты хоть любил Надю? По-настоящему? – голос бабушки словно падает в пропасть.
Пауза тянется так долго, что меня охватывает дрожь.
– Я до сих пор люблю ее. То, что она умерла, ничего не меняет.
– Тогда почему ты не скажешь Вере правду?
Сердце учащенно колотится.
– Потому что мне страшно, Тома.
От признания деда у меня сжимает горло.
– И чего же ты боишься?
– Того, что она никогда нас не простит.
Всхлип. Бабушка плачет, а дед нашептывает ей ласковые слова.
– Пойдем спать, родная. Утро вечера мудренее. – Скрипят отодвигаемые стулья.
Дергаюсь, едва не сломав позвоночник в пояснице, и, как девочка из японских фильмов ужасов, «пауком» взбираюсь вверх по ступеням.
Когда свет внизу выключается, тихонько выдыхаю.
Под глазами чувствуется скопившаяся усталость. Сон затягивает, едва забираюсь в кровать.
* * *
Все утро слежу за дедом и бабушкой. Они ведут себя как ни в чем не бывало: бабушка хлопочет по дому, разговаривая с Ирмой и Тихоном, а дед читает книгу. Его слуховые аппараты лежат на тумбе поблизости.
Сегодня я не иду к Гордею. Сегодня у меня другая цель. Я знаю слабое место противника и
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!