Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра - Флоранс Ассулин

с каким обожанием Фурнире отзывается о своих жертвах. Его рассказ о преступных эпизодах ужасен. И музыкальное сопровождение остается прежним. Там, где большинство серийных убийц невнятно бормочут, оправдываясь, что их занесло, ссылаясь на внезапно возникшие побуждения и какие-то импульсы, Фурнире буквально излучает уверенность: эти убийства – ужасные с нашей точки зрения – лишь следствие его законного стремления к чистоте. Основываясь на этой извращенной фантазии, заложенной в структуре его личности, он реконструирует свою историю, упорядочивает детские воспоминания, травмы, потребности, последующие разочарования и преступления. Это придает всему видимость согласованности и несомненной преемственности. Благодаря этому Фурнире не только совершает преступления, но и оправдывает их во имя Добра, Истины и Чистоты:

– Это норма, которая не принята! – восклицает он, не изменяя себе.

Фурнире полностью признает свою непохожесть на остальных.

Его фантазия безжалостна еще и потому, что он не оставляет жертвам альтернативы. Если попавшая в его сети девушка уже не девственница, Фурнире видит в этом доказательство своего убеждения: все женщины – проститутки. Если же она невинна, он спешит обесчестить ее, доказывая, что отныне она нечиста. Когда он проникает в девственницу, она становится грязью, от которой нужно избавиться. А в случае, если задуманное не удается, ему нужно избавиться от нее, чтобы таким образом убежать от собственной беспомощности. Призванная воплотить его фантазию в ходе преступного действия, несчастная жертва исключается из мира живых, становясь для Фурнире предметом, объектом воздействия и плодом воображения. Но результат неизбежно разочаровывает. Это крушение иллюзий маскируется извращенным наслаждением, церемониальной постановкой, и так до бесконечности. Это главная пружина повторения его злодеяний. Если первыми преступлениями руководило стремление познать тайну девственности, то по мере их сериализации целью, к которой он стремится, становится обретение права сеять смерть. Фурнире больше не ищет ответа, он намеревается в процессе своего рода мистической церемонии раскрыть секрет целомудрия. А постичь эту тайну, по его мнению, можно, обратив невинность в скверну. Сама церемония значит для него больше, чем результат. Между безусловной чистотой и грязью есть то, что Фурнире называет «волшебным кольцом»: это граница между Пресвятой Богородицей и воплощением безнравственности. Женщина либо непорочна, либо тронута гнилью. Постоянное противопоставление чистоты и скверны – часть его лексикона. Фурнире разглагольствует о романтике, куртуазной любви, табу в разных обществах, будто читает мне лекцию по антропологии или клинической практике. Своими философствованиями он почти заставляет нас забыть, что изнасилование и убийство не задуманы природой или культурой как нечто естественное!

Вот какой вывод, подтвержденный нашими наблюдениями, делает по этому поводу эксперт Филипп Эрбело: «Мишеля Фурнире главным образом интересует не генитальная девственность. Центральное место занимает его одержимость женской чистотой, символ и эталон которой – Непорочная Дева. Коверкая смысл, он перескакивает от Святой Девы к девственнице. Его привязанность к образу Святой Марии отсылает к теме непорочного зачатия, то есть к незапятнанности. Это первостепенный предмет озабоченности, когда речь идет о матери и ее происхождении, а также о его собственном появлении на свет». Мы находимся в самом центре мечтаний Фурнире – его фантазии о собственном рождении. Он воображает, что пришел в этот мир не в результате сексуальных отношений между родителями. Бельгийский лесник, немецкий солдат или муж-алкоголик, выставленный за дверь, – эти предполагаемые отцы лишь часть родословной Фурнире. В этой воображаемой семье присутствует намек на испорченность женщин. Его почти бредовая одержимость девственностью основана на отрицании собственного происхождения в пользу нарциссической грезы о кровосмесительном союзе с матерью – очищенном, десексуализированном и полностью отмытом от миазмов низменного. Ну как можно смириться с тем, что он банально родился у женщины, а не в результате божественного вмешательства? Там, где религии предлагают мифы в поддержку материнской чистоты, сексуальное влечение отвергается во имя нарциссических интересов. У него есть собственные миф и религия, предназначенные исключительно для личного пользования. Перед нами мощное отрицание первосцены соития – в его собственной интерпретации, – а также всего, что касается способности к половому размножению и взаимодополняемости полов. Зачатие в результате секса, воспринимаемое им как отвратительное, отвергается в пользу фантазии о рождении от матери, которая осталась нетронутой. Это своего рода вневременной образ, икона. Слово «икона» вообще очень часто звучит в его речи. Поиски приводят Мишеля Фурнире к очищенному нарциссизму, который стремится к возвышению, сиянию, дистанцируясь от бренного тела с его биологическими потребностями. По его словам, увидев, как сестра справляет нужду в ведро, он получил моральную травму. В мечтах Фурнире мать и сестра чисты, словно бестелесные образы, и никогда не испражняются.

Несчастные жертвы были выбраны им не случайно. Их одежда и манера поведения дали ему повод предположить, что они обладают теми качествами, которые он отстаивал. Однако они не смогли соответствовать этому образу и были осуждены. Никто лучше самого Мишеля Фурнире, теоретика собственных преступлений, не сформулирует эту идею:

– Я наказываю людей, так как они не отвечают тому образу, который создается в результате их манеры одеваться.

Не думаю, что само убийство доставляло Фурнире удовольствие. Но в чем нет сомнений, так это в том, что этот человек наслаждался страхом и унижением, как он сам недвусмысленно выразился. Чем больше жертва охвачена ужасом, тем более всемогущим представляется тот, кто на нее напал. При этом он вовсе не стремился продлевать ее агонию. Я склонен полагать, что Фурнире быстро устранял своих жертв, как мы избавляемся от громоздкого предмета мебели, который стал лишним после обновления интерьера.

Для Фурнире между возвышенным и мерзким стоит лишь уже упомянутое «волшебное кольцо», – неосязаемое и неуловимое. Мы выходим далеко за рамки избитой сексуальной модели матери и шлюхи. Сам ужас предыстории его появления на свет в результате невыносимого и отвратительного действия обращен в свою противоположность. Альтернатива – это непорочное зачатие Мадонны, безупречный эфирный дух. Фурнире постоянно подчеркивает существующий конфликт. С одной стороны, он возвышает чистоту, девственность, белизну, непорочность, бесплотность, а с другой – испытывает отвращение к вульгарности акта совокупления, к осквернению, загрязнению, черноте, запятнанности, мерзости и низости. Именно эта радикальная антитеза дает сигнал «на старт» – это «преступная любовь с первого взгляда», которая влечет его к жертвам.

Об Изабель он говорит:

– Никакой пошлости, строгое пальто, белые ботинки. Я понял: у нее есть то, что я требую.

Об Элизабет упоминает следующее:

– Изящество, фигура, как у танцовщицы.

И о Жанне-Мари:

– Казалось, она так и светится, излучая внутреннюю силу, которую дает вера.

Было бы наивно придерживаться рационалистических объяснений и полагать, что Фурнире стал бы примерным мужем и отцом без всех этих криминальных историй, если бы Аннет подарила ему свою девственность. Сам он в это