У дьявола в плену - Карен Рэнни

Он направился к потайной лестнице. И не обернулся, чтобы посмотреть, идет ли Давина за ним, а она была слишком любопытна, чтобы упустить такую возможность.

Поднявшись наверх, он прошел в большую комнату в конце коридора. Когда-то кабинет его отца занимал лишь небольшой угол третьего этажа, но Маршалл значительно его расширил. Во-первых, для того, чтобы разместить здесь наиболее ценные экспонаты из отцовской коллекции, а во-вторых, для собственного удобства.

Он придержал дверь, когда она входила, а потом стал наблюдать затем, с каким удивлением она начала рассматривать сокровища, собранные здесь его отцом. Комната вызывала у него те же самые чувства, если он не приходил сюда всего несколько дней. Вдоль одной стены были расположены большие застекленные витрины со всевозможными украшениями — ожерельями и браслетами. Была даже золотая тиара. Противоположную стену занимала полка, отведенная только для погребальных сосудов. Когда Давина дотронулась до одного из них, граф счел своим долгом предупредить ее:

— В этих сосудах в древние времена помещались внутренние органы тех, кого мумифицировали.

Она отдернула руку, но не ужаснулась.

— Это канопы?

Он кивнул.

— Давина, вы знаете о Египте гораздо больше многих.

— Моего отца тоже интересовал Египет. И многие другие страны. Он был географ.

— Я однажды с ним встречался.

— Вы мне об этом не говорили. И мой отец ни разу не упоминал вашего имени. Я бы запомнила.

— Это было очень давно. Я только что вернулся из Египта, куда ездил навестить отца. Наши отцы, насколько мне известно, несколько лет переписывались.

— Этого я тоже не знала. Впрочем, мой отец вел обширную переписку. Когда он умер, у нас с тетей не хватило духу уничтожить его письма. Мы просто сложили их в чемоданы. Их нам потребовалось двенадцать.

Она оглядела комнату.

— А какое ваше самое драгоценное сокровище?

Ему не пришлось выбирать. Он открыл нижний ящик письменного стола и достал небольшой кувшин, завернутый в марлю. Он был выполнен из бирюзового стекла, со стилизованным носиком и изящно изогнутой ручкой, и расписан иероглифами, повествующими о «рождении доброго бога Менхеперре». Рисунок на этом сосуде для хранения священных масел, используемых при погребении, был таким четким, будто его выполнили не три тысячи лет назад, а сегодня.

Когда Маршалл разворачивал кувшин, Давина стояла рядом, и по выражению ее лица он понял, что она так же поражена увиденным, как и он в тот день, когда нашел его среди сокровищ коллекции отца.

— Это был самый замечательный день в моей жизни, — признался он. — Я держал в руках такой древний, такой хрупкий сосуд, который пережил тысячелетия.

Он бережно завернул кувшин и положил его обратно в ящик стола.

Она села у стола.

— Расскажите мне о своей первой поездке в Египет, — попросила она.

— Я всего-то и был там один раз. Мои первые впечатления были довольно путаными. Я тогда еще нигде не бывал, ни в одной стране, поэтому поездка в Египет ошеломила меня.

— Почему вы туда поехали?

— Думаю, моя мать решила, что будет хорошо, если мы с отцом какое-то время проведем вдвоем и ближе узнаем друг друга. Почти все мое детство он провел в Египте, а домой приезжал раз или два в году.

Давина подперла голову рукой и внимательно на него посмотрела.

— Как выяснилось, она рассудила правильно, — продолжал Маршалл. — До этого времени я недолюбливал отца. А в Египте понял, что совсем его не знаю. Он был для меня, в сущности, незнакомцем.

— Вам не нравилось, что он так долго отсутствует?

Маршалл улыбнулся:

— Самым большим открытием моей поездки в Египет было то, что я понял: все то время, когда его не было дома, я был на него зол. — Он рассеянно потер пальцами поверхность письменного стола. — А после этой поездки всякий раз, когда я думал о нем, я точно знал, чем он занят. И хотя я время от времени по нему скучал, я его понимал.

— Он переживал смерть вашей матери?

По его глазам она поняла, что он удивлен ее вопросом.

— Думаю, что переживал. А почему вы спрашиваете? Вспоминаете своих родителей? Но все люди разные, Давина.

— Я знаю. Простите, что задала этот вопрос. Мне было любопытно.

Наступило молчание.

— Он после этого вернулся в Египет?

— Нет. Он умер меньше чем через месяц после нее. — Маршалл положил ладонь на ее руку. — Почему вы вдруг стали такой печальной? Это произошло очень давно, Давина.

— А что вы делали во время своей поездки в Египет? — Она решила переменить тему.

— Я просеивал песок. Я перерыл лопатой тысячи ярдов песка. Спустя несколько недель мне было разрешено посетить некоторые из его раскопок. Я даже отчищал кое-какие сосуды. Это были бесконечные дни утомительного труда и короткие мгновения восторга.

Она молчала, ожидая, когда он продолжит.

— Мой отец был учеником известного египтолога Бельцони, — сказал он, словно ждал, что ей знакомо это имя, но она смотрела на него с недоумением. — Бельцони руководил раскопками с 1815 года по 1819-й. Ему принадлежит открытие одной из Великих пирамид в Гизе, и он был первым, кто вошел в гробницу фараона Сети Первого.

Он протянул руку и достал с книжной полки большой том.

— В этой книге много иллюстраций, если вам действительно интересно.

— Я не понимаю ни вас, ни вашего отца, — сказала она, осторожно переворачивая страницы и рассматривая цветные иллюстрации. — Как это возможно — покинуть такую страну, как Шотландия, и найти новый дом в чужой стране?

— Это было сделано не для того, чтобы обрести новую родину. Шотландец никогда не будет принадлежать никакой другой стране, даже если он и поменяет место жительства. Шотландия у нас в крови, и мы нигде не будем чувствовать себя дома.

Она не смотрела на него.

— Что же вы искали, если говорите, что ваша родина только Шотландия?

— Я был слишком молод и, откровенно говоря, не задавался этим вопросом. А что касается моего отца, я думаю, что он был очарован Египтом.

Он встал и, подойдя к окну, стал смотреть на Иглу Эйдана.

— Однажды на рассвете я взобрался на скалы и наблюдая, как восходящее солнце окрашивает пески в желтые и оранжевые тона. Я помню, что был ошеломлен красотой Египта, тем, какая это древняя и загадочная страна.

Он обернулся и взглянул на нее.

— Возможно, именно это чувствовал мой отец каждый день. Когда закончился сезон, я вернулся в Шотландию с пониманием того, что двигало отцом.