О чем весь город говорит - Фэнни Флэгг

Когда в апреле 1952-го по городу разнеслась весть о смерти Лестера Шингла, несколько женщин (по крайней мере четыре) опечалились не сильно. Вслух об этом они не говорили, но про себя знали. Трое на похороны пришли, а Тотт Вутен – нет, она была не из тех, кто изображает фальшивую скорбь. Панихиду служили в воскресенье, когда салон красоты не работал, и Тотт отправилась в боулинг-клуб. Предстоял важный турнир, она решила хорошенько потренироваться.

Прошлый год стал триумфом городской женской команды, занявшей первое место в чемпионате штата.

Близняшки Гуднайт и их младшая сестра Ирен (благодаря превосходным страйкам больше известная как Ирен-спокойной-вам-ночи) катали шары отменно. Но в критические моменты команду всегда выручала Тотт Вутен, которую за уникальный талант соперники прозвали Разящей Адовой Левшой. Щуплая худышка, она легко управлялась с шаром весом в тринадцать фунтов. Об ее беспримерной меткости ходили легенды. Она умела так закрутить шар, что одним броском сбивала все к чертовой матери.

– Наловчишься, если столько лет завиваешь клиенток на бигуди, – говорила Тотт.

Когда Лестер Шингл очнулся на «Тихих лугах» и понял, где оказался, он первым делом сказал:

– Угадайте, что со мной стряслось.

– Понятия не имею, – ответила Люсиль Бимер.

– А вы угадайте. Ну как я здесь очутился?

– Дай подумать. Может, болезнь? Скверный грипп или еще что.

– Нет. Меня хладнокровно убили.

Впервые за все время в роли встречающей Люсиль растерялась и даже не знала, что сказать. Невероятно, что подобное случилось в Элмвуд-Спрингс.

– Боже мой… – пролепетала Люсиль. – Какая жалость… Вот уж неприятность-то… – Она понимала, что слова эти совсем не годятся, но что еще тут скажешь?

Разумеется, она помнила Лестера. Вечно весь в прыщах. А теперь еще это. Помнится, его не любили, но все равно известие ошеломило.

Лучше бы, конечно, не ворошить эту историю. Даже думать о том не хотелось, а уж тем более говорить. Но едва на «Тихие луга» прибыла миссис Кэрри Аптик, которую подвела печень, Лестер тотчас атаковал ее вопросом:

– Мою убийцу арестовали?

– Чего?

– Бабу, что меня грохнула, взяли?

– О господи… Да нет, я не слыхала, чтобы кого-нибудь повязали за душегубство.

Вот зараза, подумал Лестер. Значит, она на свободе и могут быть новые жертвы. Местные правоохранители явно не чешутся. А баба возьмет и скроется.

Он подозревал четырех женщин, но не знал, кто именно лишил его жизни. Возможно, бабы действовали скопом. В разное время все они ему угрожали. А в тот вечер вся четверка была в боулинг-клубе. Он их видел.

Лестер забыл, что среда – женский день, и поперся в клуб. Поняв свою оплошность, он хотел уйти, но, видимо, кто-то его засек. Последнее, что помнилось, – удар по затылку чем-то тяжелым, а затем он очнулся на «Тихих лугах». Все яснее ясного. Какая-то баба запулила шаром ему в башку, укокошив насмерть.

Молодые супруги Уоррен не прожили и года, как Мэкки забрили в армию и отправили в Корею. Промаявшись неделю, Норма поехала к тетушке Элнер.

– Я ненавижу перемены, – сказала она, усевшись на ее крыльце. – Пусть бы все оставалось как есть.

– Но ведь многое неизменно, дорогая, – ответила Элнер. – Что бы человек ни творил, утром взойдет солнце, а ночью засияют луна и звезды. Прорва людей рождается и умирает, а мир все прежний. Разве не утешительно знать, что все равно придет весна?

– Наверное.

– Заведи-ка себе котенка. Он отвлечет от тревожных мыслей.

– Тетя Элнер, если Мэкки убьют, я этого, ей-богу, не переживу… Я не знаю, что я сделаю…

– Хватит себя изводить! Никто твоего Мэкки не убьет, и помни, что ты ждешь ребенка. Не думай о плохом. Думай о хорошем, чтоб ребеночек родился спокойный. Я говорила твоей матери: Ида, говорю, ты вот психуешь, а это все отражается на дочке.

– Да, я сильно нервничаю.

– Милая, ты всегда была психованная. Просто комок нервов. Так что следи за своими мыслями. Ты же не хочешь психованного ребенка, правда?

– Не хочу.

– И потом, от переживаний появляются морщины. Вот посмотри на меня: я старая, а ни одной морщинки. Почему? Потому что не психую.

Возвращаясь в город, Норма поймала себя на том, что опять думает о покойном Джине. Родители его так и не оправились от потери. Никто из родных не оправился. Вспомнилось, как Джин пришел на отчетный концерт степисточек. Норма исполняла партию главного тюльпана и сбилась с ритма. После выступления мать ругалась, а Джин обнял Норму, сказал, что она была самым красивым тюльпанчиком, и по дороге домой купил ей шоколадку. В шесть лет Норма без памяти в него влюбилась, обещав стать его женой, как только вырастет. Джин рассмеялся: «Родственникам жениться нельзя, но ты не расстраивайся. В свое время твой суженый объявится. А если он тебя обидит, я ему рыло-то начищу». Жалко, он не видел ее свадьбу. Если родится мальчик, они с Мэкки назовут его Джином.

Смерть кузена сказалась на всех родичах. Семейство – как мозаика, и теперь в ней не хватало большого фрагмента. Зияла пустота.

Через семь месяцев Норма родила девочку, которую назвали Линдой. Она была очень спокойной, а Мэкки вернулся домой целым и невредимым.