Дом Близнецов - Анатолий Королев

Продолжаю.

Временный деревянный Мавзолей вокруг тела вождя строится как саркофаг и трибуна для вождей революции, отныне одно всегда выдают за другое, а другое за третье. Кандинский пишет великую абстракцию «Композиция № 223» и тем самым подхватывает тезис сюрреализма — вещи, в том числе и человек, не имеют суверенных границ, это всего лишь лучи, тени, сны. Резюме этих усилий одно: границы можно легко нарушить. В Москве выходит книга Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир», первый опыт фальсифицированной истории на глазах живых свидетелей лжи. Этой книгой был открыт путь к фальсификации процессов покаяния врагов народа. В те же годы первые опыты по пересадке обезьяньих желез вдохновляют стареющую элиту ВКП (б): твоя эрекция, товарищ, непременно будет восстановлена, а тело станет моложе. Ухтомский заканчивает труд «Доминанта как рабочий принцип нервных центров». Шаг за шагом формируется негласный заказ партии на управление нервной системой миллионов людей. Скульптор Алексеев создает первую в мире статую Ленина: тотем, призывающий пролетариев всех стран объединяться в борьбе с мировой буржуазией. Теперь наши будни — это война всех против всех как внутри, так и вовне. Человек объявляется трофеем революции, по образцу и подобию Французской революции периода Робеспьера: трофей революции должен быть готов к уделу трофея.

Машков создает плотоядный шедевр «Снедь московская», к которой на выставке подвесил реальный бублик, замаскировав нитку: обмана никто не заметил, зрение москвичей порядком не в фокусе. А Тышлер написал полотно «Цветодинамическое напряжение. Фас и профиль», парируя абстракционизм Кандинского. Нет, твердит он, любую бесформенность можно обвести контуром. Красный граф Алексей Толстой, напуганный культом подшипников, пишет пьесу о бунте машин, внушая читателям идею о том, что бунт машин станет апокалипсисом человечества.

Граф Толстой-два первым прозрел идею матрицы и терминатора.

Призрак бродит по Европе, призрак Франкенштейна, стонал он.

Но его предостережения были почти не замечены.

Книга Троцкого «Уроки Октября» бросает вызов Сталину в деле осмысления итогов революции. Октябрь — это зародыш великой пандемии, это этап, а никакой не итог, возражает великий троцкист верному сталинисту. Фридман в параллель вождям уточняет Эйнштейна: у вселенной есть разные измерения, закон для одного мироздания не закон для другого. Мейерхольд при жизни называет свой новый театр Театром Мейерхольда. Такое яканье не пришло в голову даже дуче — назвать Италию Муссолиния. Гаккель создает первый в мире магистральный паровоз. Открытие московского музея сталинской революции — еще один тезис против пандемии Троцкого. Революция кончилась победой, внушает вождь, и красная чума больше не нуждается в продолжении. Опубликована работа Ортеги-и-Гассета о дегуманизации общества. Его вывод — гуманизм, мутируя, порождает фантомы поведения общества в духе «Капричос» Гойи, пищей для дегуманизации становятся в первую очередь два человеческих чувства: чувство справедливости и чувство прекрасного. Короче, правда и пропорции проглочены в первую очередь. Естествоиспытатель Фриз размышляет о схожих проблемах, но уже в биологии, где как раз мутация позволяет виду выживать и где любые болезненные метаморфозы в итоге всегда позитивны. Эта роковая сумма идей биологии отменяет запрет на допрос миров, отныне Европа — тело, готовое для вивисекции идеалов. И внимание, господа, девятый вал ар-нуво, эта мечта красоты, наконец, добегает до береговой линии и разбивается вдребезги. Стиль превращается в рой мелких предметов, их уже не счесть. Это книги, журналы, заколки, обои, подсвечники, ванные комнаты, платья, шляпки, вагоны, заводы фирмы AG, мебель, витражи, изразцовая плитка, ковры, обивочная ткань и прочая фурнитура эстетической бури.

Следует взрыв. AUFBRUCH!

Черту мутаций европейского духа подводит недавний художник-дилетант, путчист из Мюнхена, национал-социалист Гитлер. В 1925 году он заканчивает в тюрьме свой трактат «Майн Кампф», «Моя борьба», где набрасывает контур новой роевой истории: без денег, без евреев, без культа пола, без рабов, без границ и без церкви. План вождя германского роя подхватывает тезис Рёскина о важности художественного жеста. Партия — это жест, а не смысл! Будущее задумывается исключительно как эстетическая утопия воинственных пчел. Пчела создана!

— Я дрессировщик пчел! — воскликнул князь, захваченный темой доклада.

— Не сомневаюсь! Ваш остров Просперо — это улей для мандрагоры.

— Тсс, — князь приложил палец к губам и прислушался к вечернему сумраку за стеной из стекла.

Вечер возлежал, как зверь с фосфорическими глазами.

— Кроме того… — продолжил докладчик…

— Кроме того, — взвился хозяин, встав во весь рост за столом и простирая руку с указательным пальцем в сторону оранжереи, — подобно пчелиной матке, моя жемчужина спрятана в оранжерее, а пчелы слизывают с ее тела пчелиную манну. В улье эта манна, сродни наркотику, передает миллиону рабочих пчел эйфорию оргазма. Мы копируем эту механику. Точно так же неощутимый аромат мандрагоры разносит по заповеднику «Хегевельд» эликсир расширения сознания.

— Да, здесь люди становятся лучше! — воскликнул оратор.

— Нет, Гелий, берите выше, — сказал фон Боррис, — здесь лучше становится Бог!

Повисла пауза.

Монах тайком перекрестил лоб.

— Продолжайте, мой друг, — и князь опустился в кресло.

Гелий Франк кивнул и продолжил:

— Друзья, о пчеле надо сказать отдельно. Рой пчел — это единый живой организм, где у отдельной особи нет никаких прав жить своей маленькой скучной пастью, нет, она захвачена общей целью и заворожено кружит над царицей, как кружит рой песка над Сахарой, завиваясь струей радости вокруг головы сфинкса. Острие этого роя везде и нигде, а хвост, точнее пуповина смерча, истекает из пчелиной матки. Трубы, которая ежеминутно выбрасывает из тулова тысячи пчелиных яиц. Трубу окружает сексуальная свита из горстки трутней, которые беспрерывно оплодотворяют алчное чрево. Эта модель при всей примитивности — точная копия цивилизации. Гермафродит фараон, гомосексуальное жречество и бесполая масса. Единица измерения этой структуры — особь для исполнения полета к цели. Эта классическая медоносная пчела. В применении к обществу, пчелой я называю лицо, которое обращено внутрь головы и смотрит на мир затылком, что делает выражение миллиона лиц одинаковыми. В России этот тип пчел представляло скопление пентаграмм (звезд), а в Германии — скопление свастик. По сравнению с пентаграммой свастика обладает большей сцепкой, типа липучек велькро на кроссовках.

Итак!

Двадцатые годы прошлого века — это время окончательного формирования новой мозговой сцепки. Прежде такие пандемии летающей саранчи или лавины термитов существовали только у насекомых. В строгом смысле эта сверхличность есть сумма трех агрегатных состояний: гусеница, куколка, бабочка. Каждая часть безмозгла напрочь отрезана от другой. Лишь вместе они являют собой единство — полет. Всем понятно?

— Нет, — сказала Магда.