Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

И почему Хадидже так отчаянно завидует этой павшей низко и даже не осознающей своей ничтожности?

Нет уж, Хадидже точно не желает быть на месте этой несчастной! Ее вполне устраивает нынешнее положение. Ну, то есть не вполне, конечно же, но султан Мурад пока что здравствует, дай ему Аллах еще тысячу лет здоровья, и если как следует постараться, то, может, все наладится… Да и вообще, положение гёзде у Кёсем-султан в сто, нет, в тысячу раз лучше положения жены какого-то мелкого бея!

Но – ах! – как же мерзко, как же стыдно возвращаться в гарем, прикрывая лицо чадрой, словно последняя служанка, и лишь кивать на приветствия евнухов, опасаясь, что голос тебя подведет! Ибо пускай помощь Башар и была ценной, но полностью превратить Хадидже-вторую в Кёсем Башар так и не смогла. Или просто не захотела, дрянная, себялюбивая старуха?

Казалось, что каждый евнух тычет в Хадидже-вторую пальцем, каждая ничтожнейшая гедиклис хихикает, прикрыв рот ладонью, и готовится рассказать подружкам сплетню посмачнее о том, как опозорилась фаворитка Кёсем-султан, как провалила порученное ей задание, – простейшее ведь задание, но умудрилась провалить, скудоумная!

Когда Хадидже станет валиде-султан, весь род Крылатых будет корчиться на кольях!

Но об этой мысли никому сейчас не следует знать. Пожалуй, и ей самой лучше до времени забыть ее, эту мысль.

Хадидже-первая, увидев подругу, смолчала, лишь подарила ей один взгляд, ранивший Хадидже-вторую в самое сердце. Ибо взгляд тот был не насмешливым, как можно было бы ждать от Хадидже-хатун, и даже не бесконечно спокойным и равнодушным, как бывало, когда смотрела Хадидже-хатун на чужие страдания…

Взгляд был понимающим.

И от этого становилось еще горше.

Запершись в своей комнате, Хадидже-вторая сорвала с лица ненавистную чадру и впервые за много месяцев, даже лет, горько расплакалась. Она рыдала и всхлипывала, словно маленькая девчонка, только-только проданная собственной матерью османским торговцам людьми, потому что мать осознавала собственное увядание и не желала видеть рядом с собой расцветающую соперницу.

Хадидже плакала и плакала.

А потом перестала. Встала и начала оттирать с лица остатки косметики.

И если бы кто-нибудь заглянул ей в тот миг в глаза, этот кто-то и впрямь мог бы испугаться до икоты. Потому что не было в тот миг у Хадидже-второй глаз. Лишь два провала, ведущие в огненную бездну ада, и нет из той бездны спасения, и никому не будет там пощады.

Но никого не было в тот миг в комнате. Может, оно и к лучшему.

Ни к чему людям видеть, как ад смотрит из человеческих глаз.

* * *

Ночи в султанской опочивальне жаркие. И пускай холодный ветерок развевает шелковые занавеси, ласково касается невидимыми и невесомыми руками разгоряченных тел, но ему не в силах ни остудить любовный пыл, ни погасить томление в душах влюбленных. Он ведь всего лишь легкий ветерок, а для подобного подвига, наверное, потребовалась бы настоящая снежная буря.

– О мой султан! – Айше знает, что Мурад еще не насытился ею, еще не сможет отпустить ее восвояси, а потому ластится к господину своему и повелителю, нагая и бесстыжая, укрытая лишь роскошной гривой волос. Но ей не страшно и не стыдно: все, что она делает, делается ради ублажения возлюбленного, а от жадных взоров других мужчин эта красота надежно скрыта крепкими стенами Харем-и Хумаюн. – О, тигр среди котят, лев среди мужчин!

Мурад польщенно разулыбался. Вот странно, как же на мужчин влияет в постели грубая лесть! Хотя настолько ли уж грубая? Все-таки Айше хорошо с этим мужчиной, и ночи их жарки, а тела сплетаются и расплетаются, как заповедал Аллах для мужчины и женщины…

Ласки Мурада сейчас были легки, почти неощутимы. Он гладил волосы Айше, разметавшиеся по кровати, кончиком пальца очерчивал ей скулы и губы, и от этого хотелось стонать, прикрыв глаза, и смеяться неведомо чему.

– Мой султан… – шептала Айше, и голос ее, низкий, мурлыкающий, заставлял Мурада вздрагивать, словно шелковым платком проводили по его позвоночнику. – Мой султан, мой огонь, моя любовь, моя жизнь…

Мурад дышал неглубоко, смотрел на Айше горящими глазами и не прекращал ласк.

– Хочу, чтобы ты всегда был со мной, – стонала Айше. – Знаю, что никогда не будет так, но хочу, хочу! Хочу любви твоей, нежности твоей, хочу, чтобы входил ты в мое лоно, хочу… Только ты, ты один, никто другой…

– Других и нет здесь, глупая женщина, – ворчал Мурад, но голос его явственно выдавал: султан не злится, султан доволен.

– Другие рядом с тобой, они отвлекают твое внимание от слабой женщины. Знаю, они друзья тебе, знаю, мужчина должен быть с мужчинами, таков закон…

– Разве мало тебе меня? – Мурад уже откровенно посмеивался, и Айше извивалась под его умелыми руками.

– Мало, всегда мало! И всегда много тех, кто жаждет внимания моего султана. Мужчины, женщины… им нужно твое внимание, твои глаза, твои слова. Им нужно, чтобы ты был с ними, решал их проблемы, вникал в их заботы, дарил им подарки… О мой султан! Твоя раба всегда будет ждать тебя здесь, в твоем гареме.

– Тебе мало подарков, сердце мое?

– Мне мало тебя! Дари подарки другим, никогда ничего не попрошу, только тебя, мой султан, твоих рук, твоей ласки! Голоса твоего, любви твоей… Пусть другие хотят твоих подарков, пусть другие хотят, чтобы мой султан заботился их заботой, огорчался их горю, радовался их радости… А мне достаточно тела моего султана, голоса моего султана, любви моего султана… О, люби меня, мой султан, люби меня!

Жаркие ночи в султанской опочивальне, и ярче звезд горят глаза любовников. Рассвет же застает их вместе, тела их сплелись, и голова Айше лежит на груди Мурада, пока птицы звонкими трелями возвещают новый день.

* * *

Айше не знала, почему Тургай и прочие приятели отроческих лет Мурада вызывают у нее такую тревогу. То ли просто оттого, что они мужчины, то ли еще по каким причинам, сокрытым даже от нее самой, – хотя уж себя-то Айше, по ее собственному разумению, видела насквозь.

Айше хотела стать не Айше-хатун, а Айше-султан, не одной из множества подобных себе, но единственной, и пока что ей это удавалось. Но мало ли, какие подводные камни возникнут, если султан будет слушать не один голос, доносящийся из опочивальни, а несколько, с разных сторон? Мужчины же всегда охотнее слушают (и слушаются!) мужчин, уж это-то Айше знала совершенно точно.

Что, если кто-то из друзей Мурада вздумает сам направлять султана? Да, нынешний султан упрям и своеволен, но вот Айше ведь удалось найти подход к его сердцу! А еще у друзей султана могут быть сестры и дочери, молодые и красивые. Да, Мурад часто утверждал, что не станет брать пример с Османа и ни одна турчанка не переступит порога его гарема, но бывает же всякое. Вон Айше он назвал как вдову покойного Османа…

При воспоминании о той Айше на губах свежеиспеченной султанской фаворитки зазмеилась улыбка. Увидь ее сейчас султан Мурад – и крепко бы задумался, не поменять ли любимую наложницу. Но никого нынче не было в покоях возлюбленной Мурада. Лишь она одна – и ее воспоминания.