Физиология вкуса - Жан Антельм Брийя-Саварен

Жажду усиливают и любовные утехи, что породило поэтические описания Кипра, Амафонта, Книда и прочих мест, былых обиталищ Венеры, где всегда найдешь прохладную тень и ручьи, что текут, петляя и журча.

Пение усиливает жажду – вот откуда взялась повсеместно распространенная молва о музыкантах как о неутомимых пьяницах. Я сам музыкант и восстаю против этого предрассудка, который и глуп, и несправедлив.

Художники и прочие артистические натуры, которые вращаются в наших гостиных, пьют благоразумно и осмотрительно; но теряя в одном, они выигрывают в другом, и если они не пьяницы, то гурманы аж до третьего неба[88], до такой степени, что в Клубе трансцендентной гармонии празднование дня Святой Цецилии затягивалось порой долее чем на сутки.

51. Сильный сквозняк или ветер тоже является очень активной причиной усугубления жажды, и я думаю, что следующее наблюдение будет с особым удовольствием прочитано охотниками.

Известно, что перепелкам очень нравится обитать высоко в горах, где насиживание яиц и выведение птенцов происходит с бóльшим успехом из-за того, что жатва там происходит гораздо позже.

Когда сжинают рожь, птицы переходят в ячмень и овес; а когда сжинают и их, то поднимаются выше, туда, где созревание еще не завершилось.

Вот тогда-то и настает пора охотиться на них, потому что перепелки, которые месяцем ранее были рассеяны по всей коммуне, теперь скучиваются на малой площади, а поскольку сезон подходит к концу, они уже достаточно выросли и довольно нагуляли жирку.

Именно с этой целью я и оказался однажды с несколькими друзьями в горах округа Нантюа, в кантоне, известном под названием План-д’Отон, и мы уже готовы были начать охоту в один из прекраснейших сентябрьских дней, под сверкающим солнцем, неведомым лондонским кокни[89].

Но пока мы перекусывали, поднялся северный, очень сильный ветер, вполне способный подпортить нам удовольствие от охоты, что, однако, не помешало нам двинуться в поля.

Едва мы поохотились четверть часа, как самый изнеженный из нас начал жаловаться, что хочет пить; и мы в ответ на это наверняка отшутились бы, если бы каждый из нас не испытывал ту же потребность.

Мы все вместе утолили жажду, поскольку взяли с собой ослика, навьюченного провизией и напитками; но утоление оказалось недолгим. Жажда не замедлила вернуться, да такая сильная, что некоторые из нас сочли себя больными, а другие – готовыми заболеть, и мы уже заговорили о возвращении, что сделало бы наше путешествие в десять лье лишенным всякого смысла.

Улучив время, чтобы хорошенько поразмыслить, я обнаружил причину этой необычайной жажды. И, собрав своих товарищей, сообщил им, что на нас так подействовали четыре причины, которые все вместе и возбудили у нас жажду: это значительное снижение атмосферного давления, наверняка ускорившее циркуляцию жидкостей; разогревающее воздействие солнца; ходьба, усилившая потоотделение; но главным образом – действие ветра, который, пронзая нас насквозь, вытягивал жидкости и препятствовал увлажнению кожи, то есть высушивал нашу испарину.

Я добавил, что во всем этом нет никакой опасности и, раз враг нам теперь известен, остается его победить, – так наверняка и будет, если мы станем пить каждые полчаса.

И все-таки предосторожность оказалась тщетной, эту жажду победить было невозможно: ни вино, ни водка, ни разбавленное водой вино, ни вода, смешанная с водкой, ничего не смогли с ней поделать.

Жажда не ослабевала, и мы, постоянно заливая ее, промучились весь день.

Однако этот день закончился, как и любой другой, и нам оказал гостеприимство владелец имения Латур, присоединив наши припасы к своим.

Мы великолепно отужинали и вскоре, закопавшись в сено, насладились сладчайшим сном.

На следующий день моя гипотеза была подтверждена опытом. За ночь ветер совершенно стих, и, хотя солнце было таким же прекрасным и даже еще более жарким, чем накануне, мы проохотились часть дня, не испытывая докучливой жажды.

Но случилось гораздо худшее зло: наши погребцы, хоть и были наполнены с благоразумной предусмотрительностью, не смогли устоять перед неоднократными набегами, которые мы делали на них, и теперь это были уже всего лишь тела без души, так что мы угодили в западню кабатчиков.

Надобно было на это решиться, хотя и не обошлось без ропота; и я уже обращал к ветру-иссушителю хулительные речи, как вдруг увидел, что нас ждет кушанье, достойное стола королей, – блюдо из шпината с перепелиным жиром, которое к тому же предполагалось спрыснуть вином, уж никак не похожим на сюренское[90].

52. Под напитком следует понимать любую жидкость, способную сочетаться с нашей едой.

Похоже, что самый естественный напиток – это вода. Она встречается повсюду, где водятся животные, заменяет для взрослых молоко и необходима нам как воздух.

Вода – единственный напиток, который по-настоящему утоляет жажду, и именно по этой причине ее можно пить лишь в довольно малом количестве. Большинство прочих жидкостей, коими человек утоляет жажду, всего лишь ее заменители, и, если бы он довольствовался только водой, про него никогда бы не сказали, что одна из его привилегий – пить, не испытывая жажды.

Напитки усваиваются человеческим организмом необычайно легко, действуют быстро и в некотором смысле доставляют мгновенное облегчение. Дайте усталому человеку самую сытную пищу – он будет есть и поначалу даже ощутит дурноту. Но если дать ему стакан вина или чего покрепче – он в тот же миг почувствует себя лучше, и вы увидите, как он словно заново родится.

Я могу подкрепить эту теорию весьма примечательным фактом, о котором узнал от своего племянника, полковника Гиньяра, он по своей природе рассказчик неважный, но на достоверность его рассказа вполне можно рассчитывать.