Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

– Айдына! – то ли выдохнул, то ли прошептал.

Взгляд чаадарской княжны был высокомерен, нежные губы сурово сжаты. А ведь узнала, черноглазая бестия! Мелькнула в глазах искра и пропала! Но хоть бы одна жилка дрогнула на лице. Продолжала смотреть сверху вниз с непроницаемым видом, точно каменный истукан. И ни тени испуга, ни капли смятения…

– Айдына! – повторил Мирон, уже не скрывая радости. – Откуда ты взялась?

Князь протянул руку, чтобы взять коня под уздцы. Но Айдына резко пришпорила его, и тот заржал, вскинулся на дыбы. А затем стеганула по крупу камчой, и конь рванул с места в галоп, как пущенная из лука стрела, едва не сбив Мирона с ног. Еще мгновение – и всадница, преодолев склон, очутилась на заросшей кипреем поляне. Пронеслась вихрем, сметая розовые соцветия, а следом из-за кустов со свистом вылетела еще тройка кыргызов.

– Айдына! Стой! Ты куда? – заорал князь не своим голосом. – Вернись!

Его вопль подхватило эхо и пошло гулять между сопок, дробя и перекатывая звуки, словно горошины в глиняной плошке.

– Уводи своих людей, Мирон! – донеслось снизу.

И все! Словно и не было ничего!

Князь с ошарашенным видом стоял возле камня. Белесые клочья тумана, взбудораженные дикой скачкой, затягивали опушку леса.

– Чертова девка! – произнес он в сердцах. – Зачем появилась? Чего хотела?

«Уводи своих людей, Мирон!» Что значит – уводи? Из острога? Или из этого леса? Неужто верит, что он послушается и уберется с ее земель?

Шум и гам на тропе отвлекли его от раздумий. С десяток верховых казаков – в нательных рубахах и портах, босых, но с саблями наголо – мигом окружили его.

– Что? Кыргызы? – Никишка, с красным от возбуждения лицом, едва сдерживал лошадь. – Куда делись?

– Давай назад! – приказал Мирон. – Нет никаких кыргызов! Померещилось мне!

И тут заметил взгляд Никишки. Тот с недоумением уставился на кучку свежего конского навоза возле камня и на следы копыт, отчетливо проступивших на глине. Посмотрел на Мирона и тихо, одними губами спросил:

– Айдынка была?

Мирон кивнул. И тогда Никишка заорал:

– Вертайся, служивые, в табор! Шибче, шибче! Каша в котле простынет!

Занятый своими мыслями, Мирон не заметил, что отряд миновал болота. Тайга стала гуще, да и деревья пошли рослые и раскидистые. Только когда ветки несколько раз пребольно хлестнули его, князь сообразил, что надо спешиться, и пошел рядом с навьюченной лошадью…

Впрочем, казаки тоже вели коней на чумбурах. Взгляд Мирона все чаще останавливался на могучих березах, стоявших в траве, словно в чулках, – кора была начисто снята на высоту человеческого роста. Невольно прибавив шагу, князь шел теперь впереди лошади, нетерпеливо подергивая за уздечку. Казаки следом за ним прибавили шагу. Лошади фыркали, раздувая ноздри. Ветром нанесло запах дыма. Видно, впереди курень, до которого, как ни крути, добирались почти двое суток.

Березняк внезапно кончился. Взгляду открылась большая поляна, поросшая травой. По ней было разбросано с десяток строений: лабазы – хранилища припасов на высоко срубленных стволах; низкие деревянные юрты с берестяными крышами, усеянные черепами белок и соболей; что-то вроде высокого шалаша, покрытого шкурами. Внутри него на длинных вешалах вялились полоски черного мяса. Несколько собак бросились навстречу, но не залаяли, лишь принялись молча обнюхивать всадников и их лошадей. Пожилая скуластая женщина, возившаяся у костра, обложенного камнями, вскрикнула и, прикрыв лицо рукавом, кинулась в юрту. Из-за кучи хвороста, из-за шалаша с опаской выглядывали чумазые ребятишки.

Из юрты показался невысокий узкоглазый мужик с очень смуглым заспанным лицом, с короткой косицей, в которую был вплетен узкий ремешок. Он прикрикнул на собак, прыгавших вокруг лошадей, и вопросительно посмотрел на Мирона, сразу определив в нем старшего.

Что-то спросил испуганно. Силкер перевел:

– Кого орысы ищут?

– Башлыка вашего, Охчая, – ответил Мирон, – где его найти?

– Там Охчай, – махнул мужик в противоположную сторону. – Давно орысов ждет.

Отряд пересек поляну и скрылся в лесу. А мужик еще долго стоял, провожая взглядом русских. Затем прикрикнул на детей и скрылся в юрте.

Охчай вышел навстречу казакам. Низкорослый, с хитрым прищуром, в лисьей дохе до земли. Пот ручьем катился по широкому лицу с глазками-щелочками и высокими скулами. Но Охчай держал себя важно, как и подобает старшине рода. Махнул рукой, и женщины расстелили на траве войлочные ковры. Принесли бурдюк с айраном, расставили пиалы. Казаки расселись полукругом. Несмотря на жару, к айрану никто не притронулся. Рассматривали настороженно друг друга, следили за каждым движением.

Охчай и второй башлык – Шолго, в овчинной шубе мехом наружу, – устроились напротив. Приняли важный вид, но тоже тревожно косились на оружие казаков. Видно, побаивались, что схватятся те за свои огненные палки…

Мирон начал беседу подчеркнуто миролюбиво, не спеша, давая Силкеру возможность переводить все слово в слово. По правде сказать, князь не слишком доверял кыргызу, хотя тот и выказывал ежечасно свою преданность. По этой причине приказал Никишке сесть рядом и слушать в оба уха, что толмачит Силкер: не привирает ли, не искажает ли сказанное Мироном. Но Никишка пока помалкивал. Кыргыз довольно ловко справлялся со своими обязанностями.

– Слышал я, в твоем роду охотники добрые и скота много? – спросил Мирон Охчая.

– Охотники совсем дурные, скота вовсе мало… Утонуть мне на берегу, пусть дохлый ворон глаза выклюет, если говорю неправду, – скривился Охчай. – Духи леса шибко осерчали. Зверь от нас в другие места откочевал… Кормиться ему нечем. Кедровая шишка второй год не родится, солнце траву выжгло. Скота тоже убавилось. Медведь давит, рысь давит, росомаха и та на телят бросается… Худо совсем, Ах орыс[39], однако, помирать зимой будем…

– Вы ведь ясак Чаадарскому улусу платите? – Мирон обвел взглядом башлыков. – Знаю, по десять соболей с лука. Я возьму меньше, по три соболя. К тому же муки дам, толокна…

Башлыки переглянулись, а Охчай завел старую песню:

– Ой, плохо совсем! Нечем ясак платить. Я в Чаадар едва половину ясака собрал. Многие мои люди побиты, Ах орыс, а иные сами померли. Коли вру – не встать мне с этой земли!

– За прошлый год, Охчай и Шолго, – нахмурился Мирон, – вы недодали в Чаадарский улус по шесть сороков соболей да под три тысячи шкурок беличьих, бобровых, лисиц черных и рыжих. Надумаете русскому царю шертовать, то ясак никому не позволю с вас тянуть. А положенный мною урок платите сполна.

Башлыки вновь переглянулись. Судя по их лицам, всезнайство Мирона сильно их удивило.