Борель. Золото - Петр Петров

С восходом солнца к ним зашел Лямка и ворчливо начал браниться.

— Где этот енерал-то, стреляй его поперек?.. Прибежал, как скаженный, братец ты мой. Только бестолочи у вас, я вижу, хоть отбавляй… Ну, куда же теперь гнать коней, ведь потопишь их в болотах и сам голову свернешь…

— Как же ехать-то? — недоумевал Яхонтов.

— Надо на лодках! — решительно заявил Лямка. — Устьем Удерки выйдем в Пинчугу — закатывай, родная, аж в ушах свистит!

И к вечеру, как млад месяц, там…

— Вот как!

Яхонтов, обрадованный находчивостью старика, весело рассмеялся.

— Ну, Лямка, ты у нас — беда и выручка!

— То-то! — самодовольно ухмыльнулся Лямка. — Вы на лодках можете и дилехтуршу свою взять — прокатим, ваше почтение!

— Вот это правда, дедушка! Только вы меня не называйте так, я сердиться буду, — усмехнулась Валентина.

Лямка выставил грудь и сощурил один глаз.

— Как ни крути, Ивановна, а кожей и рожей ты — барыня, не наш брат — Кузька! А что ты добрая, то и слов нет… Вот ежели взять Бориса Николаевича, то он больше схож к нашей масти.

Василий за руку втащил через порог заспанного Качуру. Старик кашлял и смеялся от его шуток.

— Вот-то, молодо-зелено, ядят тя егорьевы собаки! — задыхаясь, говорил он, оглядывая присутствующих подслеповатыми глазами.

Когда Василию сообщили предложение Лямки, он вскипел:

— Ты что же это, дурило старое, тут затеваешь? Назад как поднимешься?

— Сам-то ты дурило, парень! Ведь Пинчуга-то к Лизаветин-скому приведет. Всего двенадцать верст промчать. Небось не слиняет с тебя рубашка, а на пулю не нарвешься.

Василий хлопнул его по плечу.

— Верно, Лямка, не сердись и жарь за Настей — ей надо приводить в нашу веру баяхтинских баб!..

…В Баяхте навстречу приезжим вышел Вихлястый, и за ним двинулись шахтеры. Любопытные женщины тесным кольцом сжали Настю и Валентину. Но Василий уже взобрался на высокорь и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко кричал:

— Нам, ребята, в нынешнем году надо в десять, в сто раз больше переворочать земли! Зашить заплатами прииски! Не будем жалеть кожу: сотрем — другая нарастет, а своего добьемся.

Перед спуском в шахты Яхонтов собрал рабочих и зачитал им закон об охране труда, и затем улыбнулся:

— Морили нас и стреляли, все-таки мы живы и двигаем дело, ребята!

По рабочим рядам прокатилась волна довольного сдержанного смеха.

— Сегодня у нас большой праздник — праздник земляной силы.

Яхонтов взял кайлу и пошел к шахте номер один.

Рабочие, сверкая на солнце лоском грязных курток, направились по своим местам.

Яхонтов и за ним Василий первыми спустились на дно шахты.

Яхонтов взял фонарь из рук Василия и, осветив дальний забой, провел пальцем по темной прослойке.

— Вот золотоносная лента, — сказал он. — Сюда и нужно углубляться.

— Только плюгавое тут золотишко вырабатывалось, — вставил старый шахтер. — В новой шахте богаче, кажись!..

Где-то сзади обвалился сверху кусок земли и с глухим шумом рассыпался на рельсах.

Шахтеры порывисто оглянулись, но не показали виду, что сробели. В это же время Яхонтов ударил кайлой по забою, а за ним последовал Василий. Золотистые плитки сланца звонко посыпались под ноги. Глухие удары раздались во всех разветвленных забоях шахты. Через минуту стучали по рельсам стальные колеса тачек, звенели лопаты и кайлы, и, казалось, тихо вздрагивали недра земли.

Через час, обливаясь потом и грязью, Яхонтов передал кайлу рабочему и направился к выходу. Василий все еще долбил. От его ударов тонкими молниями мигали искры.

— Упарились? — смеялись рабочие.

— Ничего себе, пол-урока почти выхвостали в охотку-то!

Наверху, у сплоток, росли остроголовые рыжеватые кучки сланца, и тут же четверо рабочих дробили гальку тяжелыми балдами и лопатами, готовясь к промывке.

— Машину бы надо, Борис Николаевич, — сказал старик материальный, уставив орлиные глаза на Яхонтова.

— Так-то людей прибавлять придется, — заметил один из рабочих. — Не управимся.

Сзади подошел запыхавшийся и весь желтый от грязи Василий.

— Да ты, поди, куришь больше, потому и отстаешь! — пошутил он, дергая шахтера за бороду. — Вон губа-то нижняя как отвисла от чубука.

— Кури не кури, а супротив машины, хоть лопни, не сробишь, — серьезно сказал обиженный шахтер.

Дробильщики рассмеялись.

Из шахты по лестнице и в бадьях поднимались шахтеры.

Их лица, тужурки и широкие шаровары были покрыты грязью кирпичного цвета. Из-за ворота и от голов чуть заметно курился пар. Некоторые тут же снимали верхнюю одежду и развешивали на мелкий кедрач. За шахтерами устало тянулись разомлевшие с непривычки женщины. Прииск закипал трудовой жизнью.

Яхонтов долго смотрел вслед спускающейся с хребта пестрой толпе и до боли сжал руку подошедшей к нему Валентине.

— Дело на ходу, Валя! — сказал он.

Первые тачки гулко громыхали в утреннюю зарю, и рассыпчатой дрожью разносился по тайге хруст сланца.

Василий с Яхонтовым, проводив за прииск Качуру, Лямку и женщин, быстро поднимались на хребет к шахтам.

Они решили остаться здесь и с обеда выехать на Алексеевский прииск, где также через несколько дней предполагалось пустить драгу.

Они еще издали заметили, как некоторые рабочие всматривались на запад, где, рассекая полосу солнечного луча, поднимался черный столб, похожий на заходящую тучу.

Около костров спорили:

— Тайга сейчас не может гореть, — говорил старик материальный.

— Но и туча такая не может быть, — возражали ему.

— Да что там молоть зря. Какая же это туча, когда она в ширину не расходится.

— Это подожгли чего-нибудь с куревами на Боровом…

— Во, во, сморозил. Боровое-то где?!

— А где, по-твоему?

— Вот те и где! Смотри, куда пошла осиновая-то падь… Вправо-то гляди, оглазел?!

— Сам-то ты обмишурился!

Василий и Яхонтов, скользя подошвами о гальку, взбежали на хребет. Шахтеры черным кольцом окружили их, и каждый старался высказать свои предположения. Между тем черный клуб заметно рос.

Тонкий пронзительный голос прервал тишину.

На баяхтинокой дороге от конторы, размахивая длинными руками, бежал Вихлястый и кричал:

— Сожгли, варначье! Наших перерезали в Алексеевском…

Он подбежал к первой шахте и упал от изнеможения.