Борель. Золото - Петр Петров

Сунцов, немного отступив, заговорил с Валентиной спокойнее.

— Ты оставь, поговорим и без этого, — указал он на сук. — Скажи, что тебя связало, ну, с этим Яхонтовым? Ведь он лакействует перед карманщиками. Ты же всегда хвалилась своей независимостью… Свободолюбием!..

— Это ложь!.. Он… мы оба… честно работаем…

Она отвернулась от Евграфа.

— Для народа, хочешь сказать? — насмешливо договорил Сунцов. — Так, по-вашему, это народ — Медведевы? Нет, вы работаете на сволочь, которая заела всем жизнь в России.

Сунцов снова приподнялся на колени.

Валентина молчала, но по пылающему лицу и глазам Сунцов понимал ее состояние и то, что она готова вцепиться ему в горло.

Это бесило его.

— Нет! — крикнул он, желая окончательно вызвать ее на сопротивление. — Лучше я тебя здесь же задушу собственными руками и брошу зверью на ужин, чем допущу позор на фамилию Сунцовых… И сам издохну, но пойти к шпане — нет!

Он кинулся на Валентину и хотел схватить ее за горло. Но в тот же момент зашатался, взмахнул руками и, попятившись назад, запнулся за лежавшую под ногами сухостоину.

Валентина видела, как он упал на костер между кипящими котлами. Отбросив в сторону сук, которым ударила брата, она исчезла в кустах.

На опушке леса, там, где начиналась полянка заброшенного прииска, Валентина запнулась о чье-то растерзанное тело…

Сзади глухо щелкнуло несколько выстрелов, а впереди ослепительной полосой блеснула молния, и уже ближе, будто взрывая горы, ударил гром. Кусты малинника и мелкого тальника брызгали ей в лицо холодной росой…

Валентина, задыхаясь и падая, бежала по неизвестной ей тропинке…

Рабочие заняли дороги и тропы между приисками, Василий на Алексеевской спешил людей, со всем отрядом пошел по глухой тропе, которая вела к забытому старательскому прииску.

Измокшие люди гуськом шлепали по воде, набравшейся в яминах. На каждом шагу кто-нибудь спотыкался или падал. Но все старались не отставать друг от друга. Чуткое ухо Василия давно уловило звуки, похожие на выстрелы, и он, насторожившись, прибавлял шагу.

Вверху, по макушкам деревьев, шумел ветер.

По бокам то и дело перелетали с ветвей испуганные шумом рябчики и грузные глухари.

Забрезжил рассвет…

Василий остановился и прислушался… Тайга однотонно шумела. Издали выделялся отчетливый шум реки, и слышно было, как падали с деревьев капли воды.

Вихлястый присел около него на валежник и, закуривая, шепнул:

— Надо бы потише идти. Напорешься как раз. Да и люди поувечились в отделку… Верст тридцать, однако, махнули?

Подходившие задние глухо роптали:

— Бараны — одно слово! Один попер, и все за ним. Боровских и алексеевских попотчевали, так еще нашим надо башку подставить…

Василий раздвинул собравшийся круг и, схватив за грудь одного из говоривших, злобно прохрипел:

— Если слабит — вон отсюда! Назад к чертовой матери трусов! — Он рванул парня вперед и повалил к себе под ноги.

— Брось! — поймал его за руку Вихлястый.

Впереди что-то глухо треснуло.

Василий опустил руку.

— Медведь!

— Тишш!

Но в это же время все услышали человеческий слабый стон.

Василий, согнувшись, с винтовкой наперевес пробирался навстречу. Между деревьями показалась темная фигура человека.

Он кинулся вперед и подхватил разбитую и задыхающуюся от усталости Валентину.

Рабочий отряд снова сжался в кучу. Кто-то зачерпнул фуражкой воды из первой попавшейся лужицы и подал Валентине. Валентину уложили на мох, головою под ствол дерева. Вихлястый огнивом разжимал зубы и помаленьку вливал в рот воду.

Когда Велентина пришла в сознание, она сбивчиво рассказала все.

Рабочие торопливо приводили в порядок оружие.

Валентину положили на носилки, и отряд, рассыпавшись редкой цепью, двинулся вперед. В разных сторонах тайги слышались сиротливые переклики кукушек.

Цепь шла ровно. Близость друг друга чувствовали по шороху.

Вскоре голубым окном мелькнула безлесная плешина, а между деревьями показались кудреватые дымки.

Василий остановил цепь и, пробираясь между стволами, неслышно пополз вперед. Вскоре он услышал сдержанный говор и стук. Василий прополз еще дальше. Отсюда был хорошо виден табор. Сбившись маленькими кучками, золотничники в цветистых рубахах с расстегнутыми воротами собирались в поход. Некоторые заливали курево. Четверо клали на носилки человека.

— Живой! — подумал Василий и быстро повернул обратно, не замечая, что трещат под ногами сухие сучья и гремит винтовка.

Но ему пришлось лезть недолго… Цепь, загибаясь скобой, уже шла навстречу. Шахтеры шли дружно, сгибаясь и перебегая от одного дерева к другому. Василий махнул им рукой и, выпрямившись, побежал вперед.

Из-за шума ли Пинчуги или увлекшись сборами, тунгусники не заметили окружения. Когда раздался дружный залп рабочих, подкосивший нескольких человек, они кинулись в противоположную сторону. Но, наткнувшись на цепь, подались назад; многие попадали, остальные остановились, побросав оружие.

Брошенный всеми Сунцов приподнялся и выстрелил несколько раз в набегавшую цепь. Обессилев, он свалился на носилки, отбросив в сторону пустой наган.

Василий подбежал к нему первым и остановился в недоумении.

Сунцов лежал голый, почерневший от ожога. На груди и животе сквозь лопнувшую кожу у него сочилась кровь.

Узнав Василия, он тихо прохрипел:

— Напал стервятник на стервятника!.. Твоя взяла — празднуй!..

Василий, сжимая маузер, шагнул к нему. Сунцов закрыл глаза, и, казалась, выстрел Василия был уже по мертвому.

На стрельбу со всех сторон тайги подбегали рабочие, но делать им было уже нечего.

Когда Василий повернулся от Сунцова, часть тунгусников была скручена. Вихлястый в исступлении добивал прикладом Ганьку и с хрипотой приговаривал:

— Н-на! Получай, иуда!

По тайге неслись разъяренные крики людей.

Щелкали одинокие выстрелы.

Вскоре подошла цепь боровских драгеров.

С запада, от Пинчуги, рабочие несли трупы Лямки, Качуры и Насти.

Гул человеческих голосов стих. Никита склонился над изуродованным трупом Насти и заплакал.

— Валентина жива! — сказал Василий Яхонтову. — Вон там, позади.

Трупы положили на носилки, и отряд двинулся по дороге к Боровому. Подлаживаясь плечом под носилки Качуры, Василий с горечью сказал: