Первая академия. Том 3 - Шеррифф

вашей силе и о ваших подвигах в Ярославле, на Урале и прочих местах, — продолжал Орлов, хотя, какие ещё «места» он имел ввиду, я не понял. — А теперь выяснилось, что вы собираетесь ни много ни мало вызвать на дуэль самого господина Шереметева, главноуправляющего первого отделения канцелярии Его Императорского Величества.

Ага, значит, Вяземский всё же рассказал об этом Орлову. Интересно, зачем?

— Да, я хочу это сделать. У меня есть веский повод.

— Я не сомневаюсь в том, что у вас есть повод, но знаете ли вы, что законы Российской империи запрещают дуэли?

— Знаю, а ещё знаю, что законы Российской империи запрещают покушаться на чью-то жизнь, но почему-то все на это закрывают глаза, когда им выгодно.

— Так. Давайте не будем заниматься праздными рассуждениями. Я здесь не для этого. Так вот, вы собираетесь вызвать на дуэль Святослава Шереметева, и я не буду этому противиться. Константин Григорьевич уговорил меня не предпринимать никаких шагов. Но должен напомнить, что не вся полицейская власть находится в моих руках. Полицейским управлением заведует господин Бельский, и он вряд ли закроет глаза на происходящее.

— Ну так пусть для начала арестует Шереметева. Это ведь он меня преследует, он убийц подослал уже два раза. Почему им не займутся?

— Данные вопросы не в моей компетенции. А по поводу Шереметева скажу так. Коли вам угодно вызвать на дуэль этого господина, я и моё ведомство вмешиваться не будем. Своё слово я сказал и сдержу его.

— Спасибо, ваше сиятельство.

— Не стоит благодарности. Спасибо скажите вашему покровителю, Константину Григорьевичу. К тому же мне хорошо известно и про то, как вы немчуру выгнали из Ярославля, и про то, как с сепаратистами боретесь на Урале. Пока ваши действия идут на пользу государству, я не встану у вас на пути. Время сейчас сложное, сами видите. Может быть, мы с вами не союзники, может быть, никогда ими и не будем, но волею судьбы мы оказались на одной стороне. Однако, господин Дубровский, если увижу, что ваши действия вредят России, пеняйте на себя.

— Понял, ваше сиятельство. Вредить государству у меня в планах нет, знаете ли.

— Рад это слышать. Тогда всего хорошего.

Я вышел из машины, сильно озадаченный произошедшим. Что на Орлова нашло? Год назад он по навету Шереметева уничтожили членов моего рода, членов рода Оболенских и ещё некоторых дворян, а теперь прямо разрешает мне убить Святослава? Неужели главноуправляющий третьего отделения внезапно осознал, какую угрозу ему лично несёт Шереметев? Или поссорился с ним? Что-то не поделили?

Орлов, насколько я знал, хоть и недолюбливал Оболенских из-за неудавшегося восстания, организованного последними, но с Вяземским находился в хороших отношениях. Возможно, это повлияло. Да и вообще, Орлову не был чужд патриотизм, в отличие от многих других князей из «круга власти». Вероятно, поэтому его в конце концов и убрали, чтобы не мешался делишки обделывать.

Однако мне запомнилась фраза, сказанная Орловым: «Пока ваши действия идут на пользу государству, я не встану у вас на пути». Это что же получается, он считает, что убийство Шереметева идёт на пользу государству? Хотя, чему тут удивляться? Они же там все тайно ненавидят друг друга.

Вяземский ждал меня возле ворот.

— Ну вот и всё, — проговорил он, когда мы шли по аллее обратно. — Вы слышали, что сказал господин главноуправляющий. Теперь осталось решить, как нам осуществить задуманное. Но это потом. Ближе к делу будет видно.

— Почему? — я посмотрел на ректора. — Почему он решил не мешать мне?

— Кто ж знает… Быть может, совесть гложет за то, что сделал тогда, в тридцать первом. Пытается облегчить душу, от грехов своих отмыться.

— Орлов-то? — я усмехнулся.

— А что вы находите в этом смешного, Алексей?

— Ничего, ваше сиятельство, не обращайте внимания. Это я так, о своём.

Мне всегда казалось, что у таких людей, как Орлов, нет никакой совести. Они делают только то, что им выгодно, наплевав на окружающих, и если надо, пройдут по трупам и даже не поморщатся. Не верилось мне, что Орлова совесть мучила, скорее — страх. Он боялся, что бывшие союзники его уберут, вот и всё.

Снова на некоторое время наступило затишься, продолжилась учёба, продолжились тренировки, и даже никто не подрался за следующие две недели. А потом позвонил Пётр Петрович и ошарашил меня очередной вестью.

Был понедельник, я сидел на кухне, читал газету и краем глаза посматривал за жарящейся на сковороде картошкой, когда из спальни раздался звонок. Отложив газету, я пошёл к телефону.

— Алексей, добрый вечер. Можете сейчас говорить? — раздался в трубке голос Петра Петровича.

— Могу, конечно. Сейчас как раз свободен.

— Нам опять ваша помощь требуется. В Екатеринбурге проблемы назревают, Борис Порфирьевич просил вас приехать. Одарённые нужны позарез. Вознаграждение будет хорошее.

— Что случилось? — у меня сердце заколотилось сильнее в предчувствии беды.

А ведь я только вчера с Машей мило беседовал, и она ничего такого не говорила. Но если на Урале действительно проблемы назревают, мне уж точно придётся вмешаться. У меня и завод там, да и Борис Порфирьевич — без пяти минут родственник.

— Случилось то, что мы давно ждали. Демидовы вчера объявили, что желают дать нам открытый бой. Хотят сразиться с нами в поле и тем самым закончить вражду раз и навсегда. Драться будут только одарённые. Никаких эфирников, никакого огнестрела. Таков уговор. Кто победит, тот получит всё, кто проиграет — откажется от любых притязаний. Вот мы и собираем наших родственников и друзей. От битвы этой будущее рода зависит.

— Прямо как в старые добрые времена княжеские дружины сражались, — проговорил я, пытаясь переварить свалившуюся на меня информацию.

— Верно, так и есть. Соберём всю нашу, так сказать, дружину и устроим честный открытый бой, как в старые времена.

— Хорошо, я поеду, — согласился я. — Только мне вначале надо отпроситься, потом билеты купить…

— Ни о чём не волнуйтесь, Алексей. У Вяземского я сам вас отпрошу. А билеты не понадобятся. Полетите со мной на самолёте. Вылетаем после завтра в семь вечера. Я за вами машину пришлю прямо в академию.

Попрощавшись и повесив трубку, я ещё некоторое время пребывал в смятении, ходил из угла в угол и раздумывая. И только донёсшийся с кухни запах гари вывел меня из прострации.

Картошка поджарилась сильнее, чем нужно, но я даже внимания не обратил на горелки. Все мои мысли сейчас были прикованы у предстоящему сражению.

Из истории своего мира я не припоминал, чтобы Оболенские и Демидовы устраивали открытые сражения. Война у них была затяжная, били наскоками, исподтишка, уничтожая стражу друг друга и разоряя предприятия. Но чтоб, как в старину, стенка на стенку — такого, кажется, не случалось. Ну или я невнимательно читал.

Так или иначе, битва предстояла жестокая. От