Мемуары младенца - Олег Батлук

Короче, с мужчинами все понятно. Но я не думал, что рукопожатие может иметь какое-то значение и для женщины.

В конце восьмидесятых моя дворовая компания разрослась до маленького Версаля. В наш двор стекался пролетарский бомонд со всего микрорайона. Молодежи собиралось так много, что не все в тусовке были лично знакомы между собой.

Что же их привлекало? Шарады, кроссворды, чтение вслух журнала «Юный натуралист», танец «Барыня», гимнастика, а также обсуждение передовиц.

Плюс много портвейна. ОЧЕНЬ много портвейна, под который, как известно, весело заниматься чем угодно, даже вышеперечисленным.

В нашем рабоче-крестьянском Версале были настоящие король и королева, две штуки – Роберт и Катя. Роберт – высокий красавец, утонченный аристократ, с папой в МИДе, спустившийся к нам с олимпа «сталинки» на бульваре, вечно джинсовый, ожваченный и осигареченный, ковбой Мальборо во плоти. Катя – ослепительница, умопомрачительница и наповалубивайка. Выстрел, моргнула – перезарядила, выстрел: два трупа.

Как и любые двое, предназначенные небесами друг другу, они были незнакомы. Роберт и Катя приходили во двор не так часто и ни разу не встретились.

У нас, старых придворных, появилась идея фикс их познакомить. В инициативную группу по имитации божественного провидения вошли как мальчики, так и девочки. Мы переступили через свою мелочную зависть в благородном порыве восстановить высшую справедливость.

Нелегкое это дело – плести макраме судьбы, прямо-таки тяжкий труд. Непослушные нитки Роберта и Кати все время выскальзывали из наших пальцев, и мы никак не могли пересечь этих мотыльков в одной крохотной точке пространства. Наш мир не создан для встреч – достаточно посчитать количество перекрестков.

Но однажды нам удалось. Подталкиваемые, почти буквально, навстречу друг другу неуклюжими амурами, Роберт и Катя столкнулись лицом к лицу прямо на середине двора, у песочницы. Воздух зазвенел. Даже солнце на секундочку задержалось, чтобы взглянуть на этих двоих из-за крыш.

Мы все, и причастные и деепричастные, вплоть до самых случайных суффиксов, столпились вокруг.

Катя протянула Роберту руку. Он пожал ее.

В красавице Кате, по Чехову, было прекрасно все, поэтому, как девушка вежливая, она решила точно так же протянуть руку для приветствия и остальным юношам, громоздившимся за спиной Роберта. А те и не чаяли такой удачи – познакомиться с самой Катей. Во дворе ее видели все, но никто из ребят не решался подойти. (А вы бы решились, если бы прямо перед вами на берег вышла Афродита? Вот вы лежите с «Балтикой» на бабушкином полотенце в семейниках, и тут она, такая же пенная. Да? Действительно, решились бы? «ЗдорОво, Афродита, как сегодня водичка, пивка дернешь?» – так, что ли?) Индекс цитирования этой девочки в юношеских снах зашкаливал. Через секунду к телу Кати при жизни выстроилась не слабая такая очередь: парни демонстративно вытирали ладони о штаны и друг о друга, предполагая, что этот внезапный приступ чистоплотности впечатлит девушку. А один соискатель даже обтер руку о дерево, соскоблив со ствола вековую кору.

Роберт с Катей проворковали весь вечер. А через месяц мы узнали, что Катя встречается с Юлькой.

Тем самым моим школьным другом Юлькой, у которого рука – как клешня краба-мутанта. Катя познакомилась с ним одновременно с Робертом, в тот же вечер. Юлька стоял в конце очереди для рукопожатий, бордовый от смущения. Пожав ему руку, Катя еще долго отчищала свою принцессную ладонь от вековой коры.

Когда их роман раскрыли, я стал видеться с Катей чаще: Юлька приходил с ней ко мне в гости.

И однажды, когда мы с ней случайно остались в комнате наедине, я наконец решился узнать у нее про главное, мучившее меня все последнее время.

«А почему Юлька? Почему не Роберт?» – спросил я Катю прямо.

«Ты когда-нибудь здоровался с Юлькой? – спросила она меня вместо ответа, – ну, вот так, по-мужски, за руку?»

«Конечно, сто раз», – ответил я.

«А с Робертом?»

«Да».

«Тогда ты знаешь ответ», – подытожила Катя.

И я сразу все понял.

Мой Юлька, неуклюжий костоправ, здоровался так, что пальцы на ногах сворачивались в трубочку, не говоря уже о пальцах на руках.

А вот Роберт…

Роберт протягивал тебе не ладонь, а ладошку. Вяло, не настойчиво, полуобморочно. Как будто протягивал ее не тебе, а маникюрше.

Пожимая его руку, я каждый раз не мог отделаться от ощущения, что держу в пальцах тоненький ломтик докторской колбасы.

Когда душа влюблена, она поет.

Правда, они разные, саундтреки нашей любви.

Эта музыка может быть тихой и громкой, лиричной и агрессивной, смеющейся и рыдающей.

Еще эта музыка может быть странной.

Любовь – это не всегда бабочки в животе. Иногда это мутанты в головном мозге.

Однажды в далекой, гулкой молодости, я был влюблен под песню Ника Кейва «Henry Lee». Я захлебывался чувствами, напевая ее себе под нос беззвездными ночами. Меня ничуть не смущало, что это трек из альбома «Murder Balllads» и что там, например, есть такие романтические строки, как «и она наносила ему удары перочинным ножиком, снова и снова».

В другой раз я страдал под «Lady in red» Криса Де Бурга. Дело было весной. Я включал на магнитофоне кассету с этой песней на максимальной громкости, выходил на балкон, оставляя дверь нараспашку, чтобы слышать музыку, и курил с трагическим лицом (тогда я еще умел курить, в том числе с трагическим лицом). Композиция заканчивалась примерно в одно время с сигаретой. Я возвращался в комнату, перематывал на начало, доставал очередную папироску, и все продолжалось по новой. В один из вечеров, когда я шел на рекорд, уже скурив почти полпачки, я услышал голос своего соседа сверху:

«Как же ты задолбал! Кончай тянуть кота за яйца! И без того тошно!»

Да, Крис де Бург, гений медляка.

Однако самый странный выбор саундтрека любви принадлежал моему другу Семе.

В начале девяностых, не умея петь и играть на гитаре, он пел и играл на гитаре для своей возлюбленной песню группы «Электросудорожная терапия» «Запомни, Катюша, я гений». Это произведение само по себе уже довольно специфично. А отсутсвие у Семы голоса и незнание им аккордов и вовсе делало эту песню в его руках психотропным оружием.

И, хотя возлюбленную Семы звали не Катюша, да и сам он был далеко не гений, между этими двумя проскочила искра или, в данном случае, электросудороги, и они потом жили вместе долго и местами счастливо.

На каждого трубадура найдется своя трубадура. Главное, чтобы в их душах играл одинаковый саундтрек.

На хоккейных коробках во дворах я провел полдетства. А другую половину – в библиотеке на 3-й Парковой улице. Нет, слишком глянцево, нарочито парадно, никто не поверит. Тогда так: полдетства – на хоккейных коробках во дворах, сорок процентов – в самих дворах и пять процентов – в библиотеке на 3-ей Парковой улице. Еще остаются какие-то бесхозные пять процентов…Ладно, пусть это будет школа, я же должен был и в школу тоже ходить.