Мемуары младенца - Олег Батлук

Ни функционеры, ни репы, ни тренеры ни разу не вспомнили, что у нелепого Груши тоже был первый взрослый, на секундочку. Пару раз дома перед сном я тихонько плакал от несправедливости в подушку. За него. За Грушу. От самого Груши за эти годы я не услышал ни звука…

Однажды на общегородских соревнованиях обе репы в ослепительно-белых комбинезонах живописно упали на своей коронной дистанции. Даже красные полоски на ляжках не спасли.

У одной репы от падения комбинезон торжественно треснул на жопе и разошелся по швам чуть ли не до гланд.

А Груша в своем потрепанном трико завоевал золотую медаль.

И первым в нашей спортшколе получил заветное звание кандидата в мастера спорта.

Когда в детстве и раннем отрочестве я занимался в районной конькобежной секции, мы все как один мечтали о тренировочном выезде на искусственный каток стадиона «Динамо».

Не потому, что там прекрасный лед, а у нас в районе, на окраине, с вековыми разломами и чуть ли не рыбацкими лунками. И не потому, что там каток только для конькобежцев, и ты мчался свободно и беспрепятственно в закат, а у нас приходилось лавировать между хоккеистами, фигуристами, детьми, моложавыми дедульками враскоряку и чуть ли не рыбаками.

Нет, вовсе не поэтому. А потому, что на катке стадиона «Динамо» за стеной мужской раздевалки сразу начиналась женская, и в этой тонкой фанерной стене было проделано незаметное, но весьма технологичное отверстие…

Мы ехали на «Динамо», как в Амстердам. Хотя это было советское время, и про Амстердам мы знали только по слухам. На «Динамо» мы, юниоры, показывали свои лучшие результаты. Тренеры удивлялись. Даже самые отъявленные черепахи разгонялись до отрыва панциря.

На самом деле все было просто. Мы ехали быстрее, чтобы поскорее попасть в раздевалку, к заветному отверстию. Правда, время окончания тренировки от нашей скорости никак не зависело. Наш мозг, атакованный юным тестостероном, функционировал неадекватно…

Милые дамы в своем представлении о нас, мужчинах, наверняка полагают, что подглядывать за ними – дело хоть и мерзопакостное, но простое, и для этого много ума не надо. А вот и нет. Опровергаю. Для этого надо много ума. Например, в нашем случае приходилось проявлять смекалку, так как для коллективного вуайеризма существовало одно внешнее препятствие. Дело в том, что в общей мужской раздевалке переодевались также и тренеры. При них мы, конечно, не могли позволить себе такой явной разнузданной порнографии. После тренировки тренер обычно приходил переодеваться чуть позже нас, минут на пять. Именно это время и было в нашем распоряжении. Эротический портал открывался ненадолго, поэтому далеко не все желающие могли прикоснуться к прекрасному через отверстие в стене. Тут нам и пригодился наш мозг, пожалуй, впервые в жизни. Мы научились договариваться и придумали систему. На дворе – перестройка, люди записывались в очередь к прилавкам. Мы же записывались в очередь к нашему заветному технологическому отверстию. Твоя очередь могла наступить и через месяц, и через два: за пять минут видеосвязи с космической станцией в открытый космос успевало выйти всего несколько человек. А нас в группе было под тридцать.

На улицах в лицо прохожим уже дышала весна, воробьи купались в лужах, подошла моя очередь. В тот день, уходя на тренировку, я как-то по-особому, тепло и сердечно попрощался с домашними. Еще бы, вечером, после припадания к технологическому отверстию, я должен был вернуться уже мужчиной. Я смутно помню тренировку, возможно даже, я просто в задумчивости ходил по глубокому снегу в беговых коньках. Хотя нет, это слишком сильный образ, в этом случае меня бы вернули на лед. Но ощущения от того дня были именно такие. Все вокруг стало обещанием, прелюдией. Деревья шептали «сегодня», мартовские коты, приподнимаясь со своих кошек, подмигивали мне, мурлыча «добро пожаловать в клуб», даже милиционер у метро, как мне показалось, заговорщицки, по-отечески посмотрел на меня.

По этому описанию может сложиться обманчивое впечатление, что тогда, к своим тринадцати годам, я еще не видел голой женщины. Конечно же, это не так. Конечно же, я к этому возрасту уже видел голую женщину. В альбоме «Шедевры живописи Дрезденской галереи». Я шел подготовленным, меня было не смутить этим самым тем самым.

Мне выпал жребий смотреть первым. Так сошлись звезды.

«Батлук, давай, давай!» – кричали мне ребята со всех сторон.

Я моргнул, зажмурился, прильнул к отверстию в стене и открыл глаз. И мгновенно увидел ее. Вот так сразу. Заветную. Долгожданную. Передаваемую из уст в уста ребятами из конькобежки в былинах и эпосах. Попу. Настоящую, розовую. Попа занимала почти всю перспективу технологического отверстия. Больше я ничего не мог увидеть. Но разве нужно было больше. И вдруг, нет, и ВДРУГ, попа начала поворачиваться ко мне лицом, медленно и неизбежно. И, вот оно, вожделенное мгновение, избушка встала передо мной передом…

«Шухер!», сильный толчок в спину, и вот я уже сижу спиной к дырявой стене. Совершенно неожиданно тренер вернулся в раздевалку раньше обычного. Кто-то из ребят пихнул меня в качестве предупреждения. Но было уже поздно, так как тренер успел заметить меня у нашего Ока Саурона.

Как ни странно, он ничего не сказал и, собирая сумку, только хитро поглядывал в мою сторону. Мальчишки осмелели и начали кучковаться вокруг меня, вполголоса засыпая вопросами. Я сидел с остановившимся взглядом. В отличие от волос, которые, напротив, стояли дыбом. Возможно даже, именно в ту самую минуту я и начал седеть.

«Ну как, все увидел? Круто было? Вот повезло!» – галдели парни наперебой мне в уши.

«Да, Батлук, давай», – неожиданно нарушил молчание тренер.

Ребята недоуменно посмотрели на него.

«Расскажи товарищам, что ты там увидел, как это было круто и как тебе повезло», – настаивал тренер.

Ребята недоуменно посмотрели на меня.

«Сегодня как раз соседнюю раздевалку временно мужикам отдали, старшей группе…» – добил меня тренер на глазах у всех.

Если бы не было доподлинно известно (хотя это не доподлинно известно), что Шекспир жил в Англии в семнадцатом веке, я бы не сомневался, откуда он взял свои любовные драмы – из московских дворов. Ведь нет ничего выше дворовой любви. И нет ничего беспощадней дворовых страстей.

Пока родители гадали, как лучше воспитывать нас – по Споку или по попе, – нас благополучно воспитывали наши дворы.

Во дворах на моих глазах раскрылась веером триумфов и падений не одна романтическая история. И не две. Если бы любвеобильность измерялась счетчиком Гейгера, у нас во дворе он бы не пищал, а визжал. Причем круглосуточно.

Ну вот, например. Двоечник и отличница – классический сюжет. В нашем дворе он воплотился с точностью до наоборот.

Они были вместе с четырнадцати лет. В пятнадцать лет она, двоечница, со скандалом ушла из школы, метнув в учительницу химии колбу с реактивом. Тем самым как бы выразив общее мнение класса о «химичке». И хотя колба пролетела мимо и реактивом была H2O, девочку исключили. Он, отличник, прибежал защищать ее на педсовет и ушел из школы вслед за ней, метнув в директора книжку. И хотя книжка пролетела мимо и это была худенькая методичка, мальчика исключили.