Курица в полете - Екатерина Вильмонт

— Ага, Аркашу Пузайцера!

— А что, он противный?

— Ничуть.

— Тогда можно рассматривать и его кандидатуру, почемунет? И я стану мадам Пузайцер, нехило, правда?

— Видишь ли, я не уверена, что этот титул никому еще недостался. Он вполне похож на человека, иссушенного семейной жизнью.

— Ничего, мы его увлажним!

И подруги покатились со смеху. Им нечасто удавалось вместеотдыхать, но уж если выбиралась неделька, они веселились на всю катушку иникаких разногласий обычно не возникало.

Я все сделала правильно, сказала себе Элла.

Нельзя всю жизнь быть курицей, нельзя! Тем более что этотчеловек не для нормальной жизни. Он кочевник, он привык к скитаниям в самыхсуровых условиях, он без этого не сможет, ему необходим этот адреналин… Онбыстро зачахнет в обычной домашней жизни. А ко мне его потянуло, потому чтосейчас он устал от экстрима, но стоит ему отдохнуть месячишко — и поминай какзвали, а я останусь.., с разбитым сердцем. Черт возьми, как пошло звучит — «сразбитым сердцем»! Не хочу я больше разбивать свое сердце, едва только оносклеилось и срослось после встречи с Витькой…

Оно у меня одно.

— Машка, ты чувствуешь, как море арбузом пахнет? —спросила Элла, подплывая к подруге, которая отдыхала, держась за веревку,соединяющую буйки.

— Элка, я как раз хотела тебе сказать то жесамое! — пришла в восторг Маша. — Действительно, пахнет арбузом, впрошлые разы я этого не чувствовала, правда, в это время я тут еще не была…

Кайф, да?

— Не то слово!

Элла действительно наслаждалась. Она самозабвенно любиламоре, плавала как рыбка — еще бы, черноморское дитя. И хотя ей всегда казалось,что море ее детства пахло совсем особенно, неповторимо, но сейчас, в концеоктября, это яркое, синее небо, нежаркое уже солнце и теплая, пахнущая арбузомвода доставляли ей невероятное удовольствие, такое, что она почти не вспоминалао Воронцове. Они рано вставали, в восемь спускались к завтраку, потом полчасасидели на террасе, нюхая какие-то неведомые цветы во дворике гостиницы, потомбежали на пляж, где купались, загорали, покупали у разносчика фрукты, мыли ихпод душем и с упоением ели. Маша следила, чтобы Элла не злоупотребляла солнцем,она точно знала, сколько времени можно нежиться на солнышке, чтобы приобрестисвежий, отдохнувший вид, но не пересушить, не дай бог, кожу. И уже через двадня, взглянув перед ужином на Эллу, она констатировала:

— Элка, похоже, тебе надо отдыхать только в Тунисе! Тыуже выглядишь изумительно.

— Ну еще бы! Сплю как убитая, а в Москве ворочаюсьполночи с боку на бок! Да еще море и солнце!

— Не ври! Тут что-то еще! У тебя мужик завелся, ячувствую! И ты просто сволочь, что молчишь!

— Нет у меня никого, просто я освободилась от прошлого!

— Так я тебе и поверила! — добродушно проворчалаМаша.

Про ее личную жизнь Элла знала все!

— Элка, а ты на экскурсию не хочешь поехать?

— Нет, о достопримечательностях Туниса я все знаю оттебя, с меня хватит, — отмахнулась Элла. — Мне и так хорошо!

В гостинице их кормили завтраком и ужином, а обедать ониездили в туристический рай — крохотный прелестный городок Порт-эль-Кантауи.

Но к пяти часам старались вернуться в гостиницу, потому чтоименно в этот час во дворике с фонтаном начинался потрясающий птичий концерт.

Вокруг дерева, заросшего какими-то вьюнками, сновали десяткималеньких птиц. Они свистели, чирикали, гомонили на все лады, а в шесть всестихало и опускалась темнота. Спать они ложились в девять.

— Это здорово, что мы тут живем по московскомурасписанию, — говорила Машка, всегда ответственно относившаяся к своему иЭллиному здоровью. — Организм не тратит силы на перестройку! Если такотдыхать, недели вполне достаточно.

— Не в этом дело, Машуня, — смеялась Элла, простомы с тобой уже старые, нас не тянет на танцы и блядки!

— Танцы вообще не моя стихия, а какие тут блядки? Скем?

— При большом желании можно, наверное, найти, —смеялась Элла.

— Да ну, в прошлый раз ко мне в Порт-эль-Кантауипристал какой-то парень, молоденький, лет двадцать наверно, местный. И что-тоон мне предлагал, я долго не могла понять что…

— Он тебе свои услуги предлагал, что ли?

— Именно! Я когда сообразила, от брезгливости чуть неблеванула. А он все объяснял, что это его профессия, что у него замечательностоит и мы управимся за десять минут. Еще сказал, что обычно русские дамы оченьлегко откликаются на такие предложения. Брр!

— Он красивый был? — полюбопытствовала Элла.

— Даже рядом не сидел.

— Ты мне про это не рассказывала.

— Я просто забыла о нем как о смерти, а сегодня увидалату скамейку в порту, на которую меня угораздило тогда сесть, вот и вспомнила.

— Жалеешь, что отказалась?

— Спятила, да? Я еще не в том возрасте, чтобы покупатьмужиков. У меня, слава богу, этих проблем нет.

— Не хочу говорить о проблемах, не хочу говорить омужиках, хочу мороженого!

А Воронцов между тем томился в Москве. Следующая экспедицияоткладывалась по независящим от него причинам. Его фильм о коалах был оцененработодателем очень высоко, но почему-то его все не пускали в эфир, то липридерживали к Рождеству, то ли руководствовались какими-то другимисоображениями, но деньги, которые он запросил на следующий фильм, были пока подвопросом. И он маялся. К тому же скучал по странной, как ему казалось, женщине.Но особенно странным казалось ему само его влечение к ней. Она была совсем не вего вкусе, но, проведя с ней ночь, он почувствовал, что пропал. Кажется,пропал… С ней он вдруг ощутил покой и.., защищенность, что было уж совсем дико.От кого и от чего нужно защищать сорокашестилетнего мужика, три четвертивремени проводящего в джунглях, саваннах, горах…

Ему показалось еще в их первую встречу, что она самануждается в поддержке и защите. И вот поди ж ты — вильнула хвостом и улетелаотдыхать с подругой… Он к этому не привык. Женщины обычно готовы были на любыежертвы ради его внимания.

И какие женщины! А эта толстушка наплевала на него и всеутро только и думала, что боится летать.

Но какая она милая, какая нежная и горячая…

По спине даже пробежал озноб при воспоминании о ней. Чертзнает что! А может, позвонить ей сейчас и предложить руку и сердце, а? Онабудет идеальной женой. С чего это я взял? Что в ней идеального?

Не успел я войти, как она… А может, она всем так легко дает?Есть в ней что-то такое… Готовить, похоже, умеет, бутерброды, во всяком случае,были великолепны, а трепотня про картошку с селедкой не более чем неловкоекокетство. Я готов каждый день есть на завтрак такие бутерброды. Но я ж;, еезнаю только с одной стороны. А может, она непроходимая дурища? Что я за идиот,мне же не двадцать лет, почему надо сначала завалить бабу, а уж потомразбираться, какая она… Глупо до изумления! Каждый раз даю себе слово, чтопоумнею, а как доходит до дела… Но она ведь тоже не сопротивлялась, видно,давно не трахалась как следует. Живет одна, присутствия мужика в доме неощущается, большого спроса на нее с такой фигурой, наверное, нет, хотя кто знает..,я же вот запал, да еще как! Какая же все-таки глупость эти стандарты. Почемунадо на них равняться? Наверное, в подкорке у меня жила тяга именно к такойженщине, но в нашем кругу такие женщины немодны… А я больше не могу видеть этиживые мощи. Не могу и не хочу! Она такая мягкая, шелковистая, от нее так дивнопахнет нежарким летом, клубникой, арбузом… Э, да ты, Митяй, похоже, втюрилсякак мальчишка… «Я боюсь», — сказала она… Ерунда, вовсе не летать онабоится, она меня боится… Или себя… Как она дернулась, когда я назвал ее любимойженщиной. Видно, много пустых слов в жизни слышала… А я сам разве не говорилбабам черт-те что, когда хотел их? А ведь это гнусно, Митяй! Они же, дурочки,хотят любви, жаждут этих слов, наверное, даже больше, чем самой любви… Верят…Строят планы, надеются… Стоп, что это за покаянные, пресные мысли? Что жделать, если бабы так устроены? Не надо быть дурами, сами виноваты… Кто васзаставляет верить нашему брату? А она вот побоялась поверить, значит, умница,значит, осторожная… Но с другой стороны… Хрен знает что, лежу и предаюсь такимкретинским мыслям. Это никуда не годится. Бог с ней, с этой Эллой. Уехала, иладно. Но от мыслей о ней он возбудился и позвонил Ире, той самой балерине, скоторой был в гостях у Махотиных. Вот поеду сейчас к ней — и все как рукойснимет!