Урочище Пустыня - Юрий Сысков

Тут особая сноровка нужна. Как у медвежатника, чтобы открыть мудреный сейф. Он в этом деле — лучший…

Андрей и в самом деле оказался уникумом. Этот лучезарный голубоглазный парнишка далеко не богатырского сложения, выражаясь языком Шекспира, был могильщиком, то есть зарабатывал себе на жизнь рытьем могил. И, надо сказать, неплохо зарабатывал. В одиночку он часа за два мог сдать «под гроб, как под ключ» нужного размера яму, прогрызаясь в землю сквозь камни, песок, корни деревьев, гниль и кладбищенский мусор хоть в самый лютый мороз. И там, где «полтора землекопа» провозились бы полдня, он играючи выполнял две-три нормы.

У него была при себе лопата конструкционной стали, была кирка, был лом и самый главный инструмент поисковика — крюк. В работе с ним он считался настоящим виртуозом — из грязи и болотной жижи мог выудить на свет божий и котелок, и ложку, и солдатские косточки, скорбные свидетельства минувшей войны, и даже осколок снаряда. А однажды, говорят, вытащил из какой-то зловонной канавы, бывшей некогда окопом, «смертник», который впоследствии удалось прочитать.

Конечно, при таком роде занятий Андрей не мог не быть поэтом и немного философом. В своей профессиональной среде он слыл не только отменным работягой, но и мастером эпитафии, то есть мог грамотно упаковать и красиво, в стихах это обставить. Правда, от этого немного страдала его личная жизнь. Как-то познакомившись с одной впечатлительной девушкой, он признался ей, что у него очень много работы и что по ночам он частенько пишет некрологи. Она пришла в ужас. Андрей постарался успокоить ее, сказав, что некрологи он пишет не только ночью, но и днем. Больше они не встречались…

Весь день Садовский провел с поисковиками на раскопе, присматриваясь к их работе, подробно расспрашивая о прежних находках, слушая байки Петровича о службе в угрозыске и осторожно ковыряясь своей саперной лопаткой в лесных кочках. Ничего, кроме нескольких обгоревших гильз и лошадиной кости он не нашел. Итог работы всей команды — два противогаза, ржавый остов от винтовки-«мосинки» и заточка из немецкого дюраля, изготовленная неизвестным умельцем.

Сама собой напрашивалась мысль о необходимости изменить алгоритм поисков, иначе их экспедиция могла затянуться до скончания века. Но как это сделать он не знал и уже начинал сомневаться, что у них в итоге что-то получится. Петрович приводил свои доводы. «Если солдат захочет быть найденным он обязательно даст знать и мы его поднимем, — говорил он. — Иной раз исходишь с щупом и металлоискателем крохотный пятачок земли вдоль и поперек — нет ничего. Год нет, другой, третий… А потом вдруг земля заговорит, и пропавший без вести даст знак — здесь я! Можно тысячу раз пройти мимо одного и того же места и ничего не заметить. А в тысячу первый раз «зазвенит» или «само схватит за ногу». Сработает счастливый случай. Мистика? Может быть. Просто ты настраиваешься на волну, которая позволяет установить с ним связь. А что эта связь существует я убеждался не раз…»

Садовский верил и не верил. Точнее, знал, что от него в этой ситуации вряд ли что-нибудь зависит. Увы, горами движет не вера, не воля к власти или к жизни, не жажда славы и богатства и даже не либидо, а иллюзия. Когда она умрет — остановится все: иссякнет вера, ослабнет воля, исчезнет жажда, улетучится любовь и не останется ничего, что бы поддерживало человека перед лицом неизбежности. Быть может, это сказывалась накопленная за последние годы усталость, смертельная усталость от всего — от людей, от жизненных обстоятельств, от самого себя. Даже когда он чему-то радовался, то вопреки всему не чувствовал радости, но ощущал временное освобождение от усталости. Наверное, это и есть возраст. Наверное, это и есть опыт. Когда из жизни уходит радость она превращается в лист ожидания или коптящую урну на трамвайной остановке.

— Все это смутно напоминает мне грязевулканы Тамани и нефтепромыслы Баку, — сказал Садовский, присаживаясь рядом с Юлей.

В отличие от Андрея, болтавшего без умолку, работала она молча, сосредоточенно, как сапер на минном поле, который не имеет права на ошибку. Ему нравилась такая старательность. Нравилась такая отстраненность. Она каким-то образом умела, оставаясь дружелюбной и приветливой, держать людей на известной дистанции. И только Але, своей лучшей подруге, позволяла некоторые вольности.

— Мы тут как золотодобытчики. Ради одной крупинки драгоценного металла перемываем тонны пустой породы. Сама не знаю, зачем мне все это нужно… Как-то затянуло и сама не заметила…

— Хорошее сравнение. Золотодобытчики…

— Можно вопрос? — вытащив щуп и внимательно посмотрев на его кончик, спросила Юля.

— Конечно.

— Ты ведь в городе проездом был? И вдруг — свидание. С кем?

— Случайная знакомая. Экскурсовод.

Я ее до дома провожал,

Крепко ее за руку держал.

Я ее до дому проводил.

О любви слова ей говорил…

— Красивая?

— Не знаю. Я ведь весь день искал, с кем бы соприкоснуться эрогенными зонами. А нашел Петровича. И вместе с ним упился до поросячьего визга.

— А чем ты сейчас занимаешься?

— Ответ все тот же. Ничем.

— И ни к чему не стремишься? Не строишь никаких планов? С женой вон развелся…

— Что есть то есть. Переживаю вторую молодость: опять хочется, а не с кем, негде и не на что.

— Странно. Такой видный, интересный мужчина. Можно сказать, в расцвете сил. Многого мог бы добиться, — вслух рассуждала Юля.

Наверное, стоило попытаться, подумал он. Только зачем? К тому же большой шишкой он стать уже не мог, для этого у него не было ни времени, ни денег, ни связей, а начальником средней руки не хотел — тогда все совещания, все переподвыперты и запердоны руководства твои, а он уже слишком великовозрастен для этого. Эти перспективные «лидеры России», которые уверены, что у них из одного места встает солнце, всякий раз, приходя на новую должность, отключают мозг и начинают креативить, а потом, когда дров наломано достаточно, идут по карьерной лестнице дальше. Приходящие за ними амбициозные недоучки начинают все с начала и своими «свежими идеями», «инновациями» и «кейсами» окончательно разваливают то, что кое-как, с горем пополам еще работало…

— Неужели ты совсем-совсем ничего не хочешь?

— Почему же? Хочу стать начальником цеха насосно-фильтровальной станции. Насос качает, фильтр фильтрует. Ты ничего не делаешь, но чувствуешь себя большим человеком. Да, что-то наполеоновское во мне все-таки есть…

— А если серьезно?

— Хочу найти деда.

— Это понятно, — нетерпеливо произнесла Юля и поджала губы — он все время съезжал с темы, уклонялся от откровенного разговора. — А потом?

— Честно говоря, уже не