Чероки - Жан Эшноз

На стол села худосочная муха и пошла блуждать между крошками. Гиббс схватил зубочистку, секунду подержал ее над мухой, затем метким молниеносным движением проткнул и предъявил остальным свою жертву, истошно жужжавшую на острие.

— Браво, — сказал Жорж.

— Мииилый, — протянула Этель.

Англичанин издал нервный смешок английского школьника, выхватил пару редисок из салатницы, встал и исчез.

Жорж остался наедине с Этель, наступило молчание. Они переглянулись поверх своих бокалов.

— Все образуется, вот увидите, — мягко сказала она. — В конце концов они поймут, что вы здесь ни при чем. А почему бы вам просто-напросто не объясниться с ними, раз и навсегда?

— Это слишком сложно, — сказал Жорж. — И потом, я ищу женщину, и это тоже сложно, — повторил он, — мне никак не удается ее найти.

— Женщину? — с улыбкой переспросила Этель.

— Я имею в виду не любую женщину, — пролепетал Жорж, — а определенную женщину, которая носит определенное имя.

Она снова улыбнулась и вынула из золотого портсигара сигарету с золоченым мундштуком. Когда Гиббс вернулся в столовую, Жорж молча чистил апельсин, а Этель выводила на скатерти узоры кончиком красного ногтя. Едва ее муж сел за стол, как она встала и в свою очередь куда-то скрылась. Англичанин принялся сметать крошки, рассыпанные вокруг его тарелки, в маленькую светлую кучку.

— Она не всегда в хорошем настроении, — сказал он полушепотом. — Видите ли, сейчас, совсем недавно, у нас возникли денежные затруднения, и это ее раздражает. Да, я действительно рассчитывал на то дело, — повторил он. — Очень, очень прискорбно. Идемте, я вам покажу вашу комнату.

Комната выходила на юго-восток, к оконным стеклам приникли черные конечности высокого каштана, тонкие и ломкие, а на следующее утро подернутые инеем. Потом немного потеплело, потом на много дней зарядил упорный дождь; он лил как из ведра, не ослабевая ни на минуту, словно небеса решили устроить второй всемирный потоп. Фергюсон Гиббс часто запирался в библиотеке вместе с женой, переписывал счета, вскрывал пакеты с эзотерическими трудами Фритьофа Шюона или Отца Анизана[37]; эти книги ему ежедневно доставляли почтой, и он складывал их в стопки не читая. Почти каждый вечер он ездил в Париж, где его адвокат помогал ему спасаться от своры кредиторов. Но вскоре оказалось, что адвокат сам примкнул к той же своре, и рыжий англичанин стал возвращаться домой после своих хлопот все более измученным, обездоленным и мокрым, потерянным и убитым, с таким отрешенным взглядом, словно стекла его очков безнадежно запотели. За столом все жаловались на скверную погоду.

В конце концов Гиббс отказался от своих безрезультатных набегов в Париж, и тут же, автоматически, кончился дождь. Этель объявила, что они приглашены к друзьям, живущим по соседству, вместе с другими друзьями и, конечно, с друзьями друзей, словом, вечеринка обещает быть занятной. Жорж тоже может пойти с ними.

— Мне кажется, это не очень-то разумно, — осторожно заметил Жорж.

— А кого вы боитесь там встретить? — возразила Этель. — И потом, представьте себе, вдруг она там будет, а вы — нет!

— О ком вы говорите? — спросил англичанин.

— Поедемте, поедемте, — настаивала она. — Если вашей дамы там не окажется, я вас познакомлю с Флоранс.

— Да-да, едем с нами, Жорж, — сказал Гиббс. — Я вам дам свой второй смокинг.

На склоне лесистого холма, возвещавшего о близости Фонтенбло, раскинулся обширный частный парк, где стояло около десятка роскошных вилл; при каждой — теннисный корт с высоким металлическим креслом для судьи, бассейн под брезентовым навесом, просевшим от широких бесформенных луж дождевой воды, и куча блестящих машин у ворот, обвешанных камерами наблюдения.

Им пришлось ждать — сначала у ограды имения, а затем перед домиком-будкой, подобием таможенного поста, откуда вышел охранник в серой форме и фуражке с галуном. Гиббс отдал ему приглашение. Охранник внимательно изучил карточку, зашел в будку, позвонил куда-то, вернулся и распахнул ворота. В конце аллеи другой охранник указал им место для стоянки перед большим белым домом с аркадами по фасаду, квадратным порталом и женщиной в розовом платье у входа.

Она подбежала к машине, расцеловалась с Этель Гиббс и потащила ее в дом. Женщина была очень хорошенькая и очень веселая — наверняка та самая Флоранс. Жорж и Гиббс вошли следом: гостей собралось не меньше сотни. Они обошли комнаты, где стояли главным образом кресла и диваны, расположенные веером вокруг низких столиков, — точь-в-точь фургоны американских первопроходцев. Слуги во фраках с подносами в руках сновали между гостями, предлагая им пенящиеся бокалы, россыпи сигар, груды тостов. Был здесь и музыкальный салон, в данный момент безлюдный, — только в центре за огромным черным лакированным роялем, похожим на многоместный катафалк, сидел бездействующий виртуоз во фраке, читая газету, разложенную поверх партитуры.

Невнятный гул разговоров перетекал из комнаты в комнату, вперемежку со звонкими смешками и звяканьем льда в бокалах. У входа в гостиную стояла группа знакомых англичанина, и он пожал дюжину рук с выражением испуганной решимости, как будто угодил в облако саранчи или под водопад. В уголке следующей гостиной они нашли пару свободных кресел, обитых блеклым бежево-серым гобеленом, на котором олень созерцал пустым взглядом окружившую его свору гончих.

— Мы уехали из дому, чтобы хоть как-то развеяться, но у них такая же скука смертная, — доверительно сообщил Гиббс. — Теперь вот сиди тут до трех-четырех утра.

— Но ведь можно уйти и раньше, — подсказал Жорж.

— Не хотелось бы, — ответил англичанин, — уезжать всегда нужно одними из последних — меньше прощальных рукопожатий.

Внезапно пространство между ними пересек, с плавной неспешностью межпланетного корабля, поднос на чьей-то руке. Жорж снял с него квадратный стакан с виски, в котором позвякивали толстенькие кубики льда. Но миг спустя стакан грохнулся на пол, а Жорж, отпрыгнув назад, скорчился за спинкой кресла; на ковре, жадно выпившем виски, проступило пятно с очертаниями департамента Мёрт-и-Мозель. «Что случилось?» — испуганно спросил англичанин. Жорж приложил палец к губам, призывая его к молчанию, а другим пальцем указал на доктора Шпильфогеля.

Доктор только что вошел в комнату. На нем был элегантный костюм, из нагрудного кармана торчал уголок платочка, острый, как лезвие ножа, воткнутого в сердце, как плавник белой акулы в море чернил. Он обвел взглядом гостиную, заметил пустое кресло рядом с англичанином и бесцеремонно завладел им.

— Прелестный вечер, — объявил он сердечным тоном. — Надеюсь, это место не занято?

— К сожалению, занято, — ответил Гиббс. — Он должен вернуться с минуты на минуту.

— Я подожду, — сказал доктор, — а пока немного отдохну здесь. Сколько красивых женщин! Вы друг Шумахера?