Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

А другая «фишка» комбата была в вальяжности. Весь его вид и стиль поведения вроде как говорил: «Занесло же в это захолустье… Я привык находиться в центре цивилизации… А меня, понимаешь, в Бахарак!» Ничего, пообвыкся и в Бахараке, понравилось, почувствовал себя хозяином всей долины (а оно так и было, если не считать духов, которые могли бы на эту тему с комбатом поспорить, если б довелось им живыми встретиться). Но бог с ней, со всей долиной, уж в Крепости-то, в своем батальоне, комбат точно был полным хозяином, и ему это здорово нравилось. Здесь свобода настоящая, не то, что в полку! Тут и брага рекой, и начальство далеко, не меньше получаса лета вертушкой по ущелью (а там духи с ДШК и стингерами, так что лишний раз лететь в Бахарак с проверками никто не хотел). На полковые разводы за нагоняями ходить не нужно, политработники и особист – свои ребята, замазанные. Война – партизанщина. Бытовые условия поуютнее, чем в полку – добротные постройки из саманного кирпича с внутренней отделкой из струганых досок от снарядных ящиков, бани в каждом подразделении, комбату – на выбор. А что магазина нет – плевать, ведь до базара пять минут пешком. Ну, а за водкой и прочим дефицитом можно и в полк иногда слетать. Зато здесь чудить можно как угодно! Короче, раздолье для всех, особенно для комбата, ведь он в батальоне – царь и бог.

Пообвыкся он быстро.

Крупнокалиберный «Утес» велел установить на стене рядом со штабом и иногда, среди ночи, очередью из этого «Утеса» поднимал батальон по тревоге, боеготовность проверял. Солдаты не обижались, для нас ведь это тоже игра, хоть какое-то развлечение. Займем позиции согласно боевому расчету, послушаем тишину, поймем, что тревога учебная, никто на Крепость не напал, а потом кто-нибудь, шутки ради, чтобы игру поддержать, засадит длинную очередь из автомата… Тут уж все оторвутся! Из стрелкового оружия магазинов по десять выпустим, бээмпэшки из пушек поддержат, минометчики поддадут, осветиловки завесят, а там и гаубицы подключатся. Только «Граду» просто так стрелять не полагалось. Говорили, слишком дорого один залп обходится народному хозяйству, чтобы так развлекаться.

Комбат приказал снабженцам развести огород, чтоб всегда была к столу свежая зелень и прочая редиска с огурцами.

Опять же, курятник заделали (где только сетку раздобыли?) Куры несутся, за свежими яйцами не нужно на базар ходить.

Естественно, не сам комбат всем этим хозяйством занимался. Но все ж под ним!

Комбат любил пройтись по Крепости степенным хозяйским шагом. Руки за спину заложит, ступает неспешно, головой из стороны в сторону поводит. Маркиз де Карабас осматривает свои угодья и пашни.

Вот из-за этих сложенных за спиной рук и досталось комбату от барана Бяши.

Рассказал мне об этом происшествии приятель из реактивщиков, который под утро стоял часовым на угловой башне и своими глазами видел всё это «кино». Ночью дождь прошел, грязь поразвезло, лужи кругом в лунном свете блестят. И видит часовой: идет комбат мимо башни. Может, в туалет собрался, может, просто не спалось, вышел ночным свежим воздухом подышать, не важно. А на ногах тапочки надеты, и лужи он аккуратно и старательно обходит, чтобы ноги не запачкать. Руки, как всегда, за спиной сложены, шагает неспешно, по-хозяйски. И тут, откуда ни возьмись, появляется зампотеховский баран, подбегает прямехонько к комбату и тычет носом в ладони. А комбат их игры не знал и машинально, видать, не оборачиваясь даже, тот нос отпихнул. Тогда баран отступил на пару шагов, чуть разбежался и двинул башкой комбату под зад, так что тот ласточкой полетел в лужу. А Бяша умчался искать своего хозяина-майора, наверное, чтобы успеть пожаловаться первым. Комбат из грязи поднялся, оглянулся по сторонам: не видел ли кто его конфуза. Но сообразительный часовой успел спрятаться за угол, так что комбат его не заметил. А убедившись, что вокруг ни души и никто ничего не видел, за бараном не погнался, а отряхнулся и пошел своей дорогой. Правильно часовой спрятался, а не то комбату пришлось бы утром барана казнить.

Но будет нам о баранах, зампотехах и комбатах, они так, к слову. Речь ведь шла о Коле.

До армии Коля работал трактористом в колхозе, пахал поля где-то то ли на Николаевщине, то ли на Херсонщине. Призвавшись, как ни странно, попал в учебку механиков-водителей БМП. Обычно в армии бывает наоборот: если человек водит трактор, то из него нужно сделать повара, ребят из кулинарного техникума переучить на санитаров, а уж студента-медика определить в водители бээмпэшки. Не знаю, отчего так получается, но, видимо, во всем этом есть какая-то своя фишка. Однако в случае с Колей военная машина дала сбой, и он оказался в Чарджоу, именно в учебке механиков-водителей. И ведь надо такому случиться, вышел из него отличный специалист! Он до армии прекрасно знал свой трактор, неплохо им управлял, да и починить мог при случае. Матчасть своей новой машины Коля изучил очень быстро, но еще быстрее он понял, что никто в этом не заинтересован. И, будучи парнем сообразительным, не стал выпячивать свои знания, не поправлял инструкторов, когда те несли откровенную ахинею, и не лез с советами к сержантам, когда те пытались найти рулевое колесо в отсеке водителя БМП.

Прекрасно сознавая, что его ждет после окончания учебки, Коля не волновался. Афган так Афган, говорил он себе, возвращаются же люди живыми и оттуда, так почему бы и ему не вернуться живым? «Бог не выдаст – свинья не съест», – вспоминал он дедову присказку.

Через полгода, закончив учебку, Коля попал в Крепость, в 1-й батальон 860-го мотострелкового полка, и был назначен, в полном соответствии с полученной специальностью, механиком-водителем БМП-111. Правда, за первые полгода службы водителем быть ему не очень-то приходилось, в основном – механиком. Старослужащие механики-водители предпочитали на машинах ездить, а вот право обслуживать и чинить технику предоставляли молодым солдатам.

В отличие от большинства воинских частей Советской Армии, где личный состав коротал время службы в работах, с военной службой мало связанных, в 40-й Армии, в Афгане, уделяли много времени обслуживанию техники и вооружения. Почти каждый день прапорщик – техник роты – приводил в машинный парк операторов и механиков-водителей, ставил задачу и уходил в канцелярию роты отдыхать от праведных трудов. Предоставленные самим себе солдаты привычно распределяли между собой обязанности, в соответствии с которыми одни усаживались в теньке и курили, другие – взбирались на броню и занимались делом. И не было в этом никакой подлости и несправедливости. Какой смысл разбирать и собирать клин-затвор пушки бойцу, отслужившему полтора года? Он сто раз это делал и может произвести любую операцию с закрытыми глазами. А вот молодому это полезно, а не только интересно. Пускай он пока из этой пушки не стреляет; придет время, и ему этого счастья достанется. Но к этому моменту он должен досконально разобраться во всем вооружении, чтобы не сплоховать, если в бою начнет клинить пулемет или не сработает затвор пушки.

Коля «шуршал» на машине даже больше других механиков. Без всяких указаний от дедов, он прекрасно знал, что нужно делать. И делал это если не с удовольствием, то без отвращения, по крайней мере. Обычно так поступали черпаки, за год службы понявшие, что к чему в этой жизни.