Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

Техник роты, прапорщик, очень уважал Колю. Иногда в машинном парке можно было видеть действо, напоминавшее консилиум. Прапорщик и солдат стояли возле очередной бээмпэшки с поднятым ребристым листом – крышкой моторного отсека, и оживленно спорили. Прапорщик, степенный взрослый мужик (тогда, для нас) лет двадцати семи и Коля – молодой, девятнадцатилетний парень, с круглой, стриженной ежиком головой, были в этот момент на равных. Прапорщик монотонно и спокойно доказывал что-то механику, а Коля, обычно спокойный и терпеливый, взмахивал руками, отступал на пару шагов назад, как громом сраженный, запрокидывал голову с закатившимися глазами, а потом в изнеможении ронял ее на грудь, отчаявшись преодолеть несусветную человеческую тупость оппонента. При этом в воздухе вокруг них крутились пересыпанные матюгами плунжерные насосы, форсунки, эжекторы, зубчатки, ведущие шестерни, валы и топливопроводы.

Но настоящим бичом для техника, а также и для Коли, были аккумуляторные батареи. Были они на машинах совершенно долхлыми. Непонятно почему, но никто не озаботился тем, чтобы просто привезти из Союза новые аккумуляторы. Впрочем, этот же вопрос можно отнести и ко многим другим нужным и полезным вещам, в которых мы испытывали постоянный недостаток (это просто принималось как данность). Решать аккумуляторный вопрос предлагалось собственными силами, и, пока мы искали решение, машины заводились с толкача. Командирская 110-я – единственная, способная запуститься самостоятельно, подходила к другим машинам, упиралась носом в двери десантного отделения и толкала машину вперед. Хотя места впереди машин было немного (дувал был всего в трех-четырех метрах от строя), расстояния хватало, чтобы запустился движок. Это, конечно, было не выходом из положения, а лишь временным решением, и вся техническая когорта батальона постоянно находилась в поиске решения кардинального.

Как это часто случается в Советской Армии, выход нашелся неожиданно, и подсказала его сама жизнь. Среди молодых солдат, пришедших с очередной партией, один паренек выделялся маленьким ростом и худобой. Вместо того чтобы без лишних слов назначить его пулеметчиком или включить в расчет АГС, заставив бедолагу таскать двадцатикилограммовую станину, командир роты для начала расспросил его о рабочих навыках, приобретенных в гражданской жизни. И тут выяснилось, что паренек по профессии – аккумуляторщик! Новость мгновенно облетела батальон и дошла до зампотеха. Через несколько минут недовольный прерванной сиестой комбат угрюмо переводил взгляд с зампотеха на барана и обратно, выслушивая конкретное предложение, результатом которого должны были стать рабочие аккумуляторные батареи для всех машин батальона.

Несмотря на каждодневные боевые выходы подразделений батальона и занятость личного состава в боевых действиях, за пару дней в машинном парке выросла небольшая хибарка с земляной крышей. Камни для стен и дерево для крыши обеспечили Вторая рота и минометная батарея, на них же легли и строительные работы. Когда сооружение было готово, зампотех дал команду провести электричество от дизель-генератора к новой мастерской. Откуда-то появились бутыли с электролитом, и работа закипела. Естественно, пенки снимала наша Первая рота – спец-то работал наш.

Коля был счастлив. Его и без того узкие, сарматские глаза совсем спрятались в веках, а смех журчал в машинном парке, как горный ручеек. Аккумуляторы 111-й встали на зарядку одними из первых.

Немного загрустил он только после обеда, когда нам зачитали наряд и стало известно о спланированном на следующее утро выходе бронегруппы. Коля даже не стал морочить мне голову чисткой пушки и смазкой клин-затвора, а молча поспешил в парк готовить машину. Я отправился следом, чтобы составить ему компанию и заодно проверить боекомплект.

Пехота ушла ночью. Как и в большинстве случаев, мы не знали целей выхода и пункта назначения. Это выяснилось только утром, когда броня – пяток бээмпэшек Первой и Второй роты под командованием зампотеха, выдвинулась из Крепости. В Бахараке мы свернули на верхнюю дорогу и через Пастеру пошли в Зардевское ущелье. Места были незнакомые, в эту сторону ездить нам еще не доводилось, только пешком я ходил по горам на другой стороне реки. Сидя на башне, я с любопытством осматривал склоны гор, все туже сжимавших долину. Тревожный интерес усугублялся тем, что именно в этом ущелье располагалось печально известное место – кишлак Курху, возле которого годом раньше влетела в засаду и была почти полностью разгромлена такая же колонна бээмпэшек. Но далеко ли до этого кишлака от входа в ущелье, мы не представляли.

Колонна машин пылила по дороге вдоль подошвы горы. Слева, в паре сотен метров, виднелись заросли кустов, скрывавших быструю и бурную речку Зардев. Коля уверенно вел машину, аккуратно переползая промоины от мелких ручейков, стекающих от большого арыка, который несся параллельно Зардеву по террасе у подножья гор справа. Там, где горная порода выходила на поверхность и гусеницы неприятно скользили на камнях, Коле приходилось налегать на штурвал, чтобы машина не сошла с дороги.

Вскоре колонна встала. Офицеры, попрыгав с машин, пошли к замыкавшей колонну бээмпэшке. После недолгого совещания 113-я съехала с дороги и принялась взбираться по пологому подножью горы. Колонна двинулась дальше. Но через километр очередь дошла и до нас с Колей. Подойдя к нашей машине, зампотех махнул рукой в сторону горы и сказал, что наша позиция будет здесь, а задача – держать под прицелом склон противоположной горы за рекой и, если потребуется, прикрыть отход пехоты, засевшей на гребне.

Коля поглядел на предстоящий подъем. Ничего сложного в нем не было – несколько плоских террас с едва заметным уклоном в сторону реки разделялись несколькими крутыми подъемами в три – четыре метра высотой. Тревогу вызывал только грунт – каменистая пустошь с осыпями крупного щебня. Играя оборотами двигателя, чтобы освоиться на грунте, Коля пересек первую террасу и с ходу взял подъем.

– Ну шо, Мазила, пийдэ? – спросил он по внутренней связи.

Развернув башню назад, я проверил угол подъема пушки и ответил, что «нэ пийдэ».

Без лишних слов Коля двинул машину. Пройдя еще три террасы, он остановился и развернулся носом в сторону реки.

Глядя в панораму пушки, я медленно провернул башню на триста шестьдесят градусов и, убедившись, что вокруг все спокойно, вылез на броню. Огляделся уже без оптики, чтобы еще раз оценить обстановку. Потом, придерживаясь рукой за ствол пушки, я подошел к люку водителя и сел на ребристый лист. Коля поставил машину на ручник, вылез и сел рядом со мной. Некоторое время мы молчали, осматривая окрестности. Внимание приковала роскошная роща ореховых деревьев метрах в двухстах от нас в направлении ушедшей колонны. После некоторых колебаний я предложил сходить туда на разведку. Коля отреагировал вяло, вид у него был какой-то отсутствующий, что выдавало его озабоченность совсем другими проблемами. Когда, прихватив автомат и подсумок с магазинами, я уже собрался спрыгнуть с машины, он наконец выдал свою сокровенную мысль:

– Попробую заглушить движок, – решительно произнес Коля.

Это заставило меня замереть на самом краю брони. Привыкший к «убитым» аккумуляторам, я прекрасно знал, что представляет собой заглушенная машина. Остаться вдвоем на значительном удалении от группы, без связи, без сетки прицела в панораме и с ручным приводом пушки и пулемета мне совершенно не улыбалось.