Легенды Крыма - Никандр Александрович Маркс

один и показалось ему, что в животе у него мяукнула кошка.

Слышали другие, подумали: «Обрадовался человек, что в гостях объелся».

Однако, когда на ночь вернулись в Шумы, не у одного – у всех замяукало в животах.

Не спали вею ночь, мучались, точно кто царапал внутри.

А старый Асан чуть не умер.

– Да что ты, кошку, что ли, съел, – сердился на него сын, потому что тот не давал ему спать.

И подумал Асан, не посмеялся ли в самом деле над ними Решеид-ага, не накормил ли дрянью.

А наутро вся деревня узнала, что накормил Решеид-ага людей пилавом из кэдэ.

Шли мимо два демерджинца и посмеялись над глупостью шуминцев.

Обрадовались, кошатины наелись. Мяу, мяу!

И стало от всех шуминцев после этих слов пахнуть кошкой. И через месяц, и через год, и через десять лет, и даже теперь не прошло. Едешь мимо Шумы – слышишь кошку.

Может быть, что и прибавил; не прибавишь – хорошо не расскажешь.

– Артмасы-ганиме.

Только одно правда. Если проезжаешь по шоссе мимо Шумы – не дай Бог сказать «мяу».

Лучше молчи.

Хорошо, если тебя обругают или плюнут. Случится топор, и топор вдогонку полетит. А не веришь – испытай. Крикни, проезжая, «мяу».

Посмотришь, что выйдет.

Пояснения

Кэдэ – кошка. Деревня Демерджи в двенадцати верстах от Алушты, куда в летнее время направляются из Алушты туристы. Деревня Шума в шести верстах от Алушты, по Симферопольскому шоссе. Проезжая в почтовом автобусе, вы непременно услышите предупреждение кондуктора или кого-либо из местных пассажиров – чтобы проезжие не дразнили шуминцев выкриком мяу (у татар мяв). Были случаи, когда такой выкрик вызывал целый взрыв негодования, причем могут полететь вдогонку палки и камни. Недавно судили одного старика-шуминца, который швырнул в пассажира топором. Легенду рассказывал симферополец М. О. Кушнарев.

Хахылган – колдовство, которое имеет место и теперь по деревням. Белый петух, к которому прибегают в колдовстве, также называется хахылганом. Курдюк – сало из курдюка (хвоста) барана. Отпускание бороды составляет у крымских горных татар целый обряд. Когда татарину исполнится 33 года, он идет в мечеть, где мулла совершает обрезание волос бороды, после чего исполнивший этот обряд считается уже человеком почтенным. Артмасы-ганимэ по-арабски: «прибавишь – много расскажешь», в том смысле, что хороший рассказчик непременно должен прибавить от себя что-нибудь.

Живые скалы

Бахчисарайская легенда

Любовь матери родится раньше ребенка, и когда умрет мать – все еще живет. Посмотрим. В деревне у нас жила Земинэ, и у нее была дочь Шерифэ.

– Мама, я боюсь чего-то, – сказала раз Шерифэ.

– Коркма, балам. Не бойся, дитя.

А сама испугалась, стала гладить дочь, заплетать ее волосы в мелкие косички, шептала ласковое слово.

– Сивгили, кимитли, когинайм. Любимое, бесценное дитятко мое.

Ласка матери как ветерок в душный день, как пригрев солнца в ненастье. Вспомни мать, если нет ее уже на свете, и облегчится тяжесть сердца.

– Мама, человек, который приходил утром, нехорошо смотрел.

– Эх, Шерифэ, часто кажется так. Зачем дурно думать? Лучше хорошо думать.

– Мама, соседка говорила: от Топал-бея он. Ходит по садам, высмотрит девушку, скажет хозяину. Возьмет бей девушку.

– Коркма, эвледым. Ничего не бойся, родная. Не отдам тебя за Топал-бея. Молодого, красивого найду.

Оглянулась Земинэ. Кто-то хихикнул за углом. Зашла за угол.

– Слышал, говоришь смешно ты. Ай, как смешно! Зачем молодой, зачем красивый? Богатый надо. Когда богатый будет, тебе лучше будет. Десять служанок будет, на шелку лежать будешь, баклаву делать будешь. Вот как думаю.

Рассердилась Земинэ.

– Уходи и не смей больше приходить!

– Не приду, сам придет.

Перепрыгнул Мустафа через плетень, не видно стало в темноте. Плакала Шерифэ, прижалась к матери.

– Ах, боюсь, мама!

– Коркма, балам. Придет Топал-бей, убежим на мельницу к дяде. Не выдаст дядя.

Легла Шерифэ на колени к матери; гладит мать ее голову, заснула Шерифэ. Только неспокойно спала. Сон видела, будто бегут они по скалам, и гонится за ними Топал-бей, и обернулись они в скалы. Хоть светила луна, пробежал мимо Топал-бей. Под утро сон видела. Если под утро сон видеть – скоро сбывается. А луну видишь во сне – всегда выходит, как приснилось. Так случилось и с Шерифэ. Пришла утром сваха, худа. Прогнала Земинэ сваху. Обиделась сваха.

– Эй, гордая. Плакать будешь.

А на другой день к вечеру приехал Топал-бей с Мустафой к Земинэ.

– Если будет кричать, заткни ей глотку.

Коршун, когда падает на цыпленка, не боится курицы. Хоть мать, а нечем защитить. Только когда опасность близка, ухо чутким бывает. Услышала Земинэ топот коней, догадалась; крикнула дочери, и убежали женщины на мельницу. Не нашел их Топал-бей дома. От дома вилось ущелье, как змея; за поворотом не видно человека. Понял Хромой-бей, куда убежали женщины, поскакал за ними.

– Вот скачет Топал-бей. Что будем делать? – испугалась Шерифэ.

Вспомнила Земинэ сон дочери.

– Хоть бы так и случилось.

И только подумала – сама и дочь стали как скалы, в двух шагах одна от другой. Подскакал Топал-бей к ним, стал искать.

– Лучше выходите, не вам со мной спорить.

Напрасно сказал так Хромой-бей. Слаба женщина, а когда спасает дитя – тверже камня бывает. Оглянулся бей на скалы. Точно не скалы, а женщины. Одна бежит, а другая присела. Подъехал ближе – скалы. Догадался, что колдовство. И велел пригнать десять пар буйволов. Десять пар буйволов – большая сила.

Задели люди скалы арканом, стали погонять буйволов:

– Ги!

Тянули буйволы, не двигались скалы.

– Погоняй хорошенько! – кричал Топал-бей и, чтобы лучше погоняли, бил людей нагайкой.

«Залым адам, злой человек», – думали люди и ударили по буйволам кольями. Рванулись буйволы, треснул камень, точно заплакал кто-то в нем.

– Вай, вай, анам. Мах ву алуерум. Пропадаю, мамочка.

И услышали люди, как кто-то крикнул от большой скалы:

– Коркма, балам. Я с тобой, ничего не бойся.

Испугались люди. Не один – все слышали. Бросили буйволов, убежали в деревню. Поскакал Топал-бей за ними, боялся оглянуться, чтобы самому не окаменеть.

Долго потом не ходили туда, а когда как-то пришлось пойти, увидели, что остались скалы на месте. И стоят они и теперь там же, за мельницей Кушу-Дермен, на Каче.

Только неизвестно – убежали из них женщины или навсегда остались в скалах.

Пояснения

За деревней Мустафа-бей, вниз по реке Каче, находятся скалы, принявшие благодаря выветриванию чрезвычайно причудливые формы. Одну из скал, вышиной до пяти сажен в виде столба на пьедестале, татары называют Вай-вай, анам-кая (скала «Боюсь, мамочка»), другую, похожую издали на сидящую женщину, – Коркме балам-кая (скала «Не бойся, мое дитя»). У