Легенды Крыма - Никандр Александрович Маркс

мельницы Кушу-Дермен дорога выходит из Качинской долины на ровное поле, по которому до станции Бахчисарай не более четырех с половиной верст. Легенду об этих скалах рассказывал мне татарин – содержатель павильона минеральных вод в саду Бахчисарайского дворца. Топал-бей – Хромой бей, личность не вымышленная. Это был один из влиятельнейших беев при Крымском ханском дворе. Бей – князь, дворянин. Наиболее излюбленные выражения ласки у татар: джаным – душа моя, севдегым – любимая моя, джандчик – душечка, киметлей – бесценная. Джегерым – ты мои легкие (сердечко), т. е. без тебя я не могу дышать. Все это по-татарски горячие слова. Хер шей сатын альшаз – всякую вещь в продаже не купить. Татарский сонник, никем, кажется, еще не записанный, твердо держится в деревнях. Говорят, что, если видишь во сне лошадь, значит, достигнешь цели; если что-нибудь красное – получишь известие; если видишь, что плаваешь в чистой воде или светит солнце или луна, то сон сбудется в прямом смысле; в противном случае сон сбывается наоборот.

Тень

Крымско-греческая легенда

– Старый Стамера, эла до, эла до. Акусес? Слышал?

Садится Стамера под орешину, смотрит, как соседка варит кофе на конфорке.

– А ма-ма!

– Как думаешь, возьмут все-таки Константинополь?

Молчит Стамера, нескоро слово приходит на уста; только в прошлом легко бегает мысль.

Говорили – была видна тень.

– Морэ, старый Стамера, ты веришь этому?

Задумывается Стамера, вспоминает старые слова, хочет связать с новыми днями.

Фээму, Фээму, Панагия. Какое время было!

– Ти мерее Итоне.

Шесть недель – ни один человек не вошел в город, не вышел из стен.

Девять дней выла сова перед Софией.

– И кукувая проста этин Ая-София.

Три дня от зари до сумерек тянулись по улицам гробы.

Собирал похоронный звон людей; стояли люди часами на коленях, просили мира.

Не было только мира. В душе ни у кого не было. Только кляли один другого.

Ходил у Софии нищий монах. Сон тон корака, как черный ворон, каркал, проклинал тех, кто отступил от веры отцов.

– Червяк сгложет кости раньше времени, и дети детей проклянут их имя.

Отворачивались от нищего монаха богатые, которые отступили от веры отцов.

– Зоа тетрапода, атеофови. Гнусное четвероногое. Не верьте ему.

И не верили ни себе, ни другим.

Не верили вождю и воинам.

– Кто с царем? Рабы и наемники. У чужих душа, как лед, а раб не ищет чести и бежит от смерти.

– Фээму, Фээму, Панагия!

Во многих местах горел город. Плакали глаза от дыма и душа от тоски.

Подходила гибель.

И настал день, когда не было света.

Метали огонь с кораблей, ползли янычары на стены, как саранча, и все ближе к Софии неслось:

– Алла!

Ринулась толпа янычар на площадь у Софии, заполнила всю.

– Расступитесь!

На белом коне в снежном тюрбане подъезжал Султан.

Он поднял руку, указал на Софию:

– Там, пусть все там умрут, чтобы не смущал моей молитвы голос побежденного.

– Умрут! – закричали янычары и бросились в храм.

– Теперь нет больше живых, – сказали Султану, и в открытые двери по груде трупов въехал в храм Мухамет.

Споткнулся у алтаря конь, и невольно склонился Султан перед алтарем христиан, омочил руки в их крови.

Вздыбил коня, прыгнул конь к столбу храма, и отпечаталась на столбе кровавая ладонь Мухамета. Сдержал коня Султан.

Сбежала с руки последняя струйка крови, и в мертвом покое шептал Мухамет свою молитву.

Но не кончил. Сверху, с хор, от алтаря дошел чей-то голос:

– София, орфи!

Вздрогнул Мухамет, поднял глаза и увидел в царских вратах древнего старца.

Прочел он на челе старца пережитые века и грядущие судьбы.

Отшатнулся от видения.

Бросилась к нему стража.

– Он хочет кончить свою службу, пусть кончит там, в стене. Замуровать его!

Но не двинулась стража, на глазах у всех старец с чашей в руке уходил в недра стен.

И услышали голос уходившего:

– Приду окончить моленье, когда София станет снова Божьим храмом.

Исчез. Кэ эгине афантос.

Фээму, Фээму, Панагия!

Се пире о ипнос, геро Стамеро? Ты заснул, старый Стамера?

Пояснения

Эту распространенную на востоке легенду рассказывал мне в крымско-греческой редакции одессит Леонид Васильевич Стамеро. Легенда говорит о последних минутах Константинополя. Как известно, Константинополь, окруженный 300-тысячным войском султана Мухамета II, весной 1453 года подвергся тяжелой осаде. Турецкая артиллерия, среди которой были пушки, требовавшая для своего передвижения 50 пар волов и 200 человек, громила крепостные стены города; приступы с моря и с суши шли день и ночь; а между тем император Константин располагал всего шестью тысячами греческих войск и пятью тысячами иноземцев. Кроме того, в городе шел раздор между народом и правительством, поддерживавшим унию и папского легата Исидора. Толпы народа, руководимые монахами, ходили по улицам, проклинали иноземцев-франков и унию. При таких условиях штурм 29 мая, несмотря на героическое сопротивление греков, привел к падению столицы. Император был убит, и в полдень султан вступил в Софийский храм, где принес благодарение Аллаху. Три дня шли грабежи и убийства, и воспоминание об ужасе тех дней доселе живет среди греков. Эла до по-гречески – поди сюда. Морэ – буквально – глупец, в переносном – скажи, пожалуйста; не может быть. Фээму, Фээму, Панагия – Боже, Боже, Пресвятая – обычное восклицание. Зоотетраподо, атеофови – четвероногие животные, безбожники. София – Премудрость. София прости, София орфи – церковные возгласы во время обедни: внимайте премудрости (стойте ровно). Легенда об ушедшем в стену священнике с дарами, может быть, опирается на факт, когда священник действительно скрылся с чашей в потайную дверь. Такая потайная дверь была найдена художником Фоссото при ремонте Ая-Софии в середине XIX столетия. Дверь вела в крытую сумрачную часовню, но дальнейшее обследование не было допущено турками, замуровавшими тотчас же эту дверь из-за какого-то суеверного страха. След руки Мухамета турки показывают посетителям Ая-Софии. От этого следа, говорят, впоследствии получилась султанская монограмма (тура) на фирманах и монетах.

Об авторе

Максимилиан Волошин

Путник по вселенным

Дело н. Маркса

Генерала Никандра Александровича Маркса я узнал очень давно, как нашего близкого соседа по имению: он жил в Отузах, соседней долине[6]. Узнал я его первоначально через семью Нич. Вера была подругой его падчерицы – Оли Фридерикс и долго гостила у них в Тифлисе и проводила часть лета в Отузах – в Отрадном[7]. Так называлась дача Оли, построенная на берегу моря, в отличие от старого дома в Нижних Отузах в стороне шоссе, где был старый дом и подвал.

Н. А. по крови является старым крымским обитателем, и виноградники, которыми он владел в Отузах, принадлежали его роду еще до Екатерининского завоевания. По матери