Лучшая рабыня для тирана - Лаура Тонян

Толчки — частые, ритмичные.

Тиран входит  глубоко, при каждом новом движении растягивая стенки влагалища. Рычит и стонет надо мной, бормоча словно в бреду: «Узко, черт возьми, как же узко!».

Его движения — смесь еле заметной боли и острого удовольствия.

Однако едва ли я успеваю полностью расслабиться, как вдруг Архипов выходит из меня, переворачивает на живот и ставит на четвереньки. Горячей, влажной ладонью аккуратно надавливает мне на позвоночник, чтобы я прогнулась.

Я упираюсь грудью в мягкую поверхность дивана. Длинные пальцы гладят мои ягодицы, властно сжимая их. Членом вновь упирается в промежность и плавно наполняет меня своей пульсирующей, горячей плотью. Смена позы дарует совершенно другие ощущения. Проталкиваясь, Тиран стимулирует новые точки, трется сильнее, и я больше не могу сдерживать желание стонать… кричать от сладко-мучительного напряжения, скопившегося в моем теле.

 — Кончай, малышка! — Тиран рычит сверху.

Ускоряется.

Мои стоны, несмотря на охрипшее горло, становятся интенсивнее и громче.

Где-то внутри зарождается плотный комочек, состоящий из порочного удовольствия, набухающий с каждой следующей фрикцией.

Сложно контролировать себя.

Мои эмоции выходят из-под контроля.

Я хватаюсь руками за все, до чего дотягиваюсь. Зову Архипова. Снова и снова. Двигаю бедрами, подстраиваясь под быстрый темп.

— Ника! — Тиран басит, наматывая мои волосы на кулак.

Несильно тянет, вколачиваясь с яростью. Повторяет мое имя. Увеличивается внутри меня. Как и волшебный комочек нервов, растет и распирает, пока внезапно не взрывается, задевая каждый нерв, заставляя неистово пульсировать каждую клеточку.

Тиран достигает пика экстаза вскоре после того, как расслабление разряжает колоссальное напряжение в моих мышцах, и наступает умиротворение. Чувствую, как он содрогается всем телом, изливаясь в презерватив. Бессильно падает на меня, вдавливая в диван.

— Ты… тяжелый, — я со смехом пробую спихнуть массивное тело с себя, но крошечные попытки безуспешны.

— Прости, — в ответ усмехается Архипов.

Перекатывается на бок и притягивает меня к своей груди.

Наше неровное дыхание разносится по каюте, нарушая идеальную тишину. В абсолютной неподвижности улавливается слабое покачивание яхты на воде. Тиран незамысловато водит пальцем по моему плечу.

— Ника? — спрашивает негромко.

— Ммм?

Я выжата, как лимон. Сил нет даже на то, чтобы открыть глаза.

Чувствую, как его грудь трясется от смеха.

— Ладно, спи, — Архипов гладит меня по голове, и я не замечаю, как проваливаюсь в сон.

Хочется укутаться в наивность и позволить себе понадеяться, что ночь с Тираном что-то значит.

Для него.

Именно с такой мыслью я просыпаюсь утром. Вожу рукой рядом с собой, но не чувствую мужского тела. Отсутствие Архипова моментально выдергивает меня из дремоты, и я верчу головой по сторонам в его поисках.

Сгребаю свою одежду, натягиваю ее на себя. Морщусь от боли в теле, напоминающей о сладкой ночи с Тираном.

Умудряюсь раскраснеться от всплывших воспоминаний, улыбаюсь как дурочка, хотя радоваться особо нечему. Мы не обговаривали наши дальнейшие отношения.

Поддались влечению. Получили, наконец, друг друга.

Точка.

Я поднимаюсь на палубу и обнаруживаю, что катер пришвартован к порту. Мы вернулись, когда я еще спала. У меня спирает дыхание, когда взглядом натыкаюсь на высокую фигуру брюнета. Он о чем-то переговаривается с мужчиной в потертой старой одежде, — наверное, арендодатель лодки — отдает ему купюры и хлопает по плечу.

А когда оборачивается и находит взглядом меня, сначала его глаза немного расширяются, а затем он словно задумывается о чем-то, мрачнеет. Вскоре к нему, как уже мне привычно, возвращается самообладание, но мне все равно как-то не по себе.

— Доброе утро, — говорю ему, шагнув ближе.

Тиран тоже подходит. Несильный приятный ветер играет с моими распущенными волосами, щекота обнаженные плечи. А рубашка Тирана слегка раздувается под его слабым напором, и мне становится видно, что Архипов, кроме нее, на свой торс больше ничего не надел.

Мысли снова возвращаются к прошедшей ночи.

Прекрасной ночи.

Не могу о ней не думать, я ведь лишилась девственности. С мужчиной, который, совсем неясно, захочет ли со мной быть...

— Доброе утро, Доминика. Как ты спала? Надеюсь, крепко? — он, как всегда, кажется строгим.

Мне хочется вернуться на десять часов назад. Даже не ради ласк и близости, которые мне так понравились, а ради того, чтобы видеть Тирана другим — не контролирующим себя и каждое свое слово.

Это, наверное, невозможно. Чтобы он снял маску напускного безразличия.

Мне хочется закричать, что эта ночь была лучшей, хоть Артем пока в таком ничего не обещающем состоянии. Хоть моя жизнь улетела куда-то за грань моего понимания. Хоть мне так невероятно страшно проживать завтрашний день. Да и сегодняшний. Десять часов назад я об этом не думала.

Десять часов, подумать только... Всего лишь... сколько? Шестьсот минут — и карета вновь превратилась в тыкву.

Так мало Золушка побыла с принцем. Так мало времени он держал ее в своих объятиях! Так мало всего было с ним, с Тираном, что хочется завыть от отчаяния.

Но я себе этого не позволяю и вообще выбрасываю глупости из головы.

Золушка, господи...

— Да, я спала чудесно и очень крепко, — это не ложь.

— Чудесно... — Тиран засовывает руки в карманы, чертыхается. О, я знаю этот тон: как раз для тех моментов, когда неудобно поставить точку. — То есть... Ника! — с тяжелым вдохом.

Ну и о чем я, дурочка, думала? О чем мечтала? Кто я, а кто Тиран!

— Мне... — он снова запинается, улыбается натянуто, затем приглашает присесть за столик.

Так необычно наблюдать за Тираном, который пытается подбирать слова. Я знаю, что он собирается сказать. Сейчас мне нужно лишь уговорить себя не заплакать. Ни в коем случае не плакать при нем.

— Доминика, — прочищает горло, взглядом окидывает горизонт, — я должен был... — а теперь сканирует глазами меня, — быть мудрее. Благоразумнее. Я очень сожалею, но...

— Но я тебе не подхожу?

Хотела смолчать, но не смогла!

Он поджимает рот. Выдерживает неизъяснимую паузу, от которой мои внутренности сворачиваются в морской узел.

— Я права? — не понимаю, почему усмехаюсь. Это не к месту. Да и не чувствую веселья. Скорее звук срывается с губ нервный и острый, скальпелем режет по сердце.