28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто - Давид Зафир

скрытых дефектов, но ничего лучше у нас все равно нет. С их помощью бойцы Сопротивления будут убивать немцев. Пять, или шесть, а может, несколько десятков. Каждая пуля вернет нам, евреям, частичку достоинства. Эти старые пистолеты гораздо ценнее моей жизни.

– Ну убьете вы меня, и что? Вас-то все равно прикончат. – Я продолжала блефовать.

Падальщик стукнул дубинкой по собственной ладони – это должно было выглядеть устрашающе, но лишь выдало его растущую панику. У фальцетика аж испарина на лбу выступила. Хотя я не обладала никакой властью над их жизнью, они опасались, что в моих силах ее у них отнять. А это давало мне уже реальную власть над ними. Впервые в жизни подобные свиньи всерьез меня боялись.

Чудесное ощущение!

В первый раз после гибели Ханны я снова почувствовала себя живой. Хотя и на совершенно иной лад, чем раньше.

– Дети-то у вас есть? – спросила я.

Хочется надеяться, что есть: тогда они еще больше будут бояться смерти.

Оба промолчали. Значит, есть.

Я протянула руку и потребовала:

– Сумку!

Ни тот, ни другой не шелохнулись.

– Пожалуйста, – улыбнулась я.

Падальщик поднял сумку с пола и отдал мне. Я вышла с оружием из банка. Не заплатив ни единого злотого. Не получив ни одного удара дубинкой.

Верх одерживает тот, кто меньше боится. Теперь я это поняла. Потому немцы и побеждали нас, евреев.

Пока что побеждали.

Но теперь мы перестали бояться.

Ведь мы все равно уже мертвы.

38

Вернувшись к остальным членам группы в бункер, я чувствовала себя если не лихой подпольщицей, то, во всяком случае, чем-то более путным, нежели раньше. С первым заданием я справилась.

Конечно, я не стала рассказывать Эсфири, Амосу и другим о том, что со мной случилось, – незачем им знать о моем головотяпстве. Просто отчиталась, что передала оружие другой боевой группе и взамен, как договаривались, получила ручные гранаты. Их я спрятала в надежном тайнике в углу бункера – этот бункер бойцы Сопротивления еще во время акции оборудовали в подвале дома, и именно о нем не захотел рассказывать Амос в тот день, когда Захария рассек мне руку ножом.

Теперь этот пропахший землей и пóтом бункер стал отчизной и мне, и другим десяти бойцам. Впрочем, бойцы из нас пока что – одно название. В реальном бою никто из нашей группы еще не участвовал – казнили еврейских предателей другие подразделения ЖОБ.

Говорили в бункере мало. Все мы потеряли тех, кого любили. Ну и что толку это обсуждать? Каждый сам, как мог, справлялся со своим горем. Только по ночам, бывало, кто-нибудь плакал во сне. Однажды даже Эсфирь накрыло. Такая сильная натура – и все равно не могла полностью подавить боль.

Среди ночи я проснулась от ее плача и в слабом мерцании одной-единственной свечки увидела, как она корчится во сне. Но не мне же бросаться к ней с объятиями и утешениями, не мне возвращать ее из кошмара сновидений в кошмар яви. Для этого есть Амос – недаром они всегда спят рядом, хотя вроде бы и не вместе. Кажется, они все-таки не любовники, во всяком случае, я ни разу не видела, чтобы они по-настоящему целовались. Может, они делали это где-то за пределами бункера, на верхних этажах, но, по-моему, нет. Амос и Эсфирь больше походили на людей, которых поженило общее дело. Нежностью там и не пахло.

Все это я, конечно, отмечала, но в общем-то мне было все равно. Страстный поцелуй на польском рынке остался далеко в прошлом, и тогда с Амосом целовалась совершенно другая девушка.

Лишь одна настоящая пара обитала в нашем бункере – Михал и Мириам. Миниатюрной Мириам было восемнадцать, здоровяку Михалу – двадцать четыре, он был старше всех нас. Трудно представить себе более непохожих людей. Михал был по профессии каменщик и – выражаясь деликатно – умом не блистал. Мириам с ее буйными кудрями, наоборот, была начитанной интеллектуалкой, ее единственную можно было представить себе в будущем университетским профессором – в области философии, истории, медицины, да чего угодно.

Михал боготворил Мириам, в ней воплощался смысл его существования. Не месть палачам владела его мыслями, а желание сделать Мириам что-нибудь доброе, подбодрить ее, смягчить ее тоску по погибшим родителям.

Что до Мириам… ну, Михал ей нравился, это да – да и как мог не нравиться этот простой добросердечный парень? Пожалуй, он нравился ей даже больше, чем всем нам. Но любовь? Любить его она не могла. И это неудивительно: где-то там, в большом мире, наверняка есть мужчины, которые подошли бы этой умнице-разумнице гораздо лучше. Мириам это тоже понимала и тем не менее держалась Михала.

И однажды вечером он попросил ее руки.

У всех на глазах Михал опустился на колени, прямо на пол бункера, и протянул ей гладкое золотое кольцо. Нет, он не украл его из покинутой квартиры, опередив трофейную команду, изымавшую ценности в пользу германского рейха, – это кольцо когда-то принадлежало его бабушке.

– Ты хочешь… – пробормотал Михал. Он так волновался, что язык заплетался. – Ты станешь… моей женой?

Ни секунды не колеблясь, Мириам ответила:

– Да!

Михал схватил ее своими могучими ручищами и сжал в объятиях. А мы предались такому бурному ликованию, словно прогнали немцев из Польши или вообще с земного шара. Столько радости давно уже никто из нас не испытывал! Мы ликовали, пока Мириам не сказала Михалу, что он ее скоро раздавит, – только тут он ее отпустил.

Это был миг счастья, которое я уже считала невозможным. И все-таки чувствовалась тут какая-то фальшь: как бы сильно Михал Мириам ни любил, она, по моему убеждению, была ему не пара.

Два дня спустя, когда мы вместе прочесывали квартиры в поисках ценных вещей, которые эмиссары ЖОБ могли использовать для покупки оружия на черном рынке, я не удержалась и все-таки спросила у Мириам то, чего никак не могла понять:

– Почему ты сказала «да»?

Мириам улыбнулась, отбросила с лица свои непослушные кудри и ответила, не желая и не пытаясь кривить душой:

– У меня больше никого нет. Родители погибли. И я долго не протяну. Вот и выходит, что я могу провести остаток жизни одна или выйти замуж за мужчину, которого хоть и не люблю, но зато он меня любит. Михал – единственное счастье, которое мне осталось, и это гораздо лучше, чем ничего.

И я ее поняла. Хотя сама бы так никогда не поступила. Впрочем, полюбить, как Михал, я тоже вряд ли смогла бы. Наверное, мне это просто не дано. Я никогда не любила Даниэля так, как Михал любил свою Мириам.

* * *

Осталось лишь одно место, где я еще могла дарить и принимать любовь. Мир 777 островов.

Ночью, лежа в бункере с закрытыми глазами, я никак не могла заснуть и вспоминала пережитое в банке. Если бы в тот день мне на ум не пришла Ханна с ее сказками, я бы и не подумала наплести полицейским, будто бойцы Сопротивления окружили банк. Получается, Ханна, уже умершая, спасла мне жизнь.

Раньше, когда я вспоминала о ней, перед глазами вставал лишь растерзанный труп. Но теперь я снова видела сестренку, сидящую в кладовке при слабом мерцании свечки, и восстанавливала в памяти последнее, что она успела рассказать про 777 островов.

Зеркальщик послал своего приспешника, ужасного Песочного человека, убить Избранную. Тем временем Ханна и экипаж «Длинноухого», не подозревая о грозящей опасности, мирно спали на пляже Шарф-острова, которым правил король Шарф Первый. Пока Рыжик Бен, Ханна и капитан Морковка сопели во всю прыть, Оборотень нес вахту. И вдруг с моря потихоньку наплыл туман, превратившийся в плотную фигуру. Песочный человек с бледным, почти белым лицом ступил на берег.

Не успел изумленный Оборотень выхватить саблю, как Песочный человек швырнул горсть песка ему в глаза. Оборотень прорычал:

– Да я тебя сейчас… – Но больше ничего не смог сделать, потому что в тот же миг заснул стоя и рухнул на пол.

Внезапно я поняла, что всего этого Ханна уже не рассказывала. Я сама нафантазировала, как она продолжает сочинять. Неожиданно мир 777 островов ожил в моем воображении.

И как только я это осознала, в голову пришла потрясающая мысль: я ведь могу придумать в этом мире местечко для себя и таким образом вновь встретиться с сестрой.

Конечно, нельзя было вдруг взять и появиться на Шарф-острове ниоткуда – это испортило бы всю историю. Так что я представила себе, как нахожу в брошенной квартире еще один путеводитель по 777 островам и как одноногий книгопродавец, у которого Ханна и Бен стащили свой экземпляр, пытается этот путеводитель у меня отнять. С одноногим явились двое эсэсовцев – они тоже охотились за книгой. Немцы хотели захватить власть не только над нашим миром, но и над 777 островами. А может, и над всеми другими мирами: и Алисы