Шоколадные деньги - Эшли Прентис Нортон

Когда я возвращаюсь в Брайт, то вижу, что дверь Мередит закрыта. Холли в нашей комнате нет. Она, наверное, выслушивает подробности прогулки с Кейпом. Возможно, они обсуждают меня. Я решаю, что все-таки пойду к Джейку.

Без четверти двенадцать я тихонько натягиваю дизайнерские джинсы и футболку от «Агнес Б.». Без лифчика. Холли крепко спит. В нашу комнату она вернулась не раньше начала одиннадцатого. Я уже сделала всю домашку и притворилась, что сплю. Я спускаюсь и выхожу в кардисскую ночь. Я нервничаю, но не слишком. Джейк хочет, чтобы я пришла к нему в комнату, и я иду туда. Это одна из самых прямолинейных сделок, в каких я принимала участие, особенно когда ставки так высоки.

Общежитие Джейка я нахожу без особого труда. Он сказал, что в его окне будет гореть свет, и вот, пожалуйста, горит. Я тихонько стучу по раме. Джейк распахивает окно.

– Ага, я знал, что ты придешь, – говорит он, но тон у него не самодовольный, а дружеский и счастливый.

Я не хочу показаться слишком уж легкой добычей, поэтому говорю:

– Не могла заснуть и подумала, мы можем покрутить.

– Ну да, конечно, – усмехается он.

Я забираюсь через окно в его комнату. Она увешана сувенирами Grateful Dead. На стенах огромные, ручного крашения гобелены. На кровати белые простыни и клетчатое покрывало в рубчик, на прикроватной тумбочке – «Дублинцы» Джеймса Джойса. На нем голубые длинные трусы и белая футболка. В углу прислонена к стене гитара.

Как только я перебираюсь через подоконник, он протягивает мне сигарету.

– Снимай одежду, – говорит он настолько буднично, что я не уверена, верно ли его расслышала.

– Что?

– Снимай одежду. Тут тепло.

Он правда собирается перейти к делу. Никаких любезностей, никаких бессодержательных разговорчиков.

– Нет, – говорю я. Не столько из моральных соображений, сколько потому, что ненавижу свое тело, отсутствие груди.

– Ладно, Беттина, я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Но тот факт, что ты пришла меня навестить, говорит о многом. Вот что я тебе предлагаю. Сделку. Я люблю девчонок, люблю секс. Ухаживания для слюнтяев. Все, что взаправду стоит делать, делается втайне. Все, что тут произойдет, только между нами, понятно? Им в Брайте все равно не понять.

– О’кей, – отвечаю я и медлю, зная, что это еще не все.

– Кроме того, если ты со мной, ты со мной. Я ни с кем не делюсь. И делай что хочешь, но в меня не влюбляйся. Ты, вероятно, всегда будешь мне нравиться, но я никогда, вообще никогда не буду любить тебя в ответ.

«Вот высокомерная задница», – думаю я. И вообще я тут, только чтобы спасти лицо. Но я заинтригована этими условиями и тем, что за ними последует.

Протянув руку, он касается моего лица, проводит пальцами по векам, щекам, скользит по контурам моих губ.

Остановившись, Джейк говорит:

– Так. А теперь сними хотя бы туфли.

Я снимаю. Он кладет мои ноги себе на колени и начинает массировать ступни. Его большие пальцы выводят круги по моим лодыжкам. На секунду он останавливается, нагибается и внимательно рассматривает шрам, который я себе оставила после сногсшибательного погрома Бэбс в моей комнате.

– Расскажи мне про него.

Никто раньше его не замечал.

– Пустяки.

– Выглядит как ожог от сигареты.

– Когда мне было одиннадцать, я была в ярости на себя, что разозлила мать. Я испортила хороший вечер и хотела себя наказать.

Джейк закуривает.

– Хочешь еще один?

– Что?

Кому такое, черт побери, придет в голову? Но если это отвлечет его от попыток меня раздеть, то как будто того стоит. И по совершенно неверным причинам я говорю:

– Да.

Взяв мою левую ступню обеими руками, Джейк целует косточку на лодыжке, потом берет сигарету и вдавливает ее в пространство прямо над ней – получается точная копия первого. Я морщусь, когда он обжигает мне кожу, но и все. Никаких жалоб.

Когда боль спадает, я вдруг думаю о Мередит. Это посущественней дурацкой прогулки с Кейпом. Прогуляться любая может. Требуется особая форма близости, чтобы позволить кому-то тебя обжечь.

– Ты такая хорошая девочка, Беттина, – говорит Джейк и целует ожог.

Я киваю и на краткий миг задаюсь вопросом, проделывал ли он такое раньше. Но на самом деле это не важно: жест кажется свежим. Первый раз. Я подставляю ему лицо. Он целует мои губы. Потом отстраняется и дает мне пощечину.

Какого черта?!

Я испытываю огромное искушение врезать ему в ответ. Он высвободил во мне что-то невероятное. Я вдруг сознаю, что под моим влечением к этому странному парню таится острая ненависть. Он не тот, кого я хочу. И вот это взаправду выводит меня из себя.

Он замахивается ударить снова. Я хватаю его за запястье и отталкиваю.

– Нет! – а сама думаю: «Я тебе не извращенка какая-нибудь!»

– С каждым разом будет все лучше.

– Я больше не хочу.

– Отлично, – спокойно говорит он, и в его голосе нет ни гнева, ни разочарования. Он превыше их. – Как тебе угодно. Наверное, я в тебе ошибся.

– Ну да, как знаешь, – бросаю я в ответ.

Я надеваю туфли и ухожу.

По пути назад в Брайт я касаюсь лица. Щека горит. А вдруг от его руки осталась отметина?

Проснувшись на следующее утро, я думаю, что Джейк был прав, что позволил себе жечь и бить меня. Тяга к подобному уже заложена в остроте ощущений моих кайфов, на которые я подсела целую вечность назад. Я к нему вернусь. Позволю ему зайти дальше.

Я почти каждую ночь прокрадываюсь из Брайта в Уэнтингтон. Он меня больше не бьет. Мне хочется сказать, мол, давай, пойди до конца, но Джейк не из тех, кому можно указывать. Мы просто болтаем. Вероятно, он меня наказывает, заставляет ждать. Все это мучительно и скучно одновременно. Я хочу, чтобы он сделал что-то грубое, хотя бы укусил меня за губу, пустил чуточку крови, но пока он такого не делает.

Однажды вечером (прошло не так много времени с начала нашей игры) мы встречаемся в библиотеке, в часы, отведенные для самостоятельной работы, – в одном из отдельных кабинетов. Я говорю ему, что мне завтра сдавать рассказ Доналдсону, и он обещает мне помочь. Он читает какую-то книжку, пока я пишу. Я решаю написать про то, как остригла себе волосы, когда мне было десять. «В тот день, когда я остригла себе волосы и «испортила на хер Рождественскую Открытку», мне было просто скучно, и никакая я не «дерзкая паршивка», как говорит всем своим подругам Бэбс…» Джейк подвигает свой стул к моему, но даже не смотрит на мое сочинение.

Когда я исписываю четвертый лист, Джейк бросает свою книгу на пол, и я целую его с такой силой, на какую только способна.