Встреча, которой не было - Екатерина Островская

– Злая ты!

Анастасия брела к дому Иволги в окружении телохранителей, раздраженная тем, что сейчас произошло. Но ведь ничего не случилось, она ни с кем не поссорилась, ей никто не выговаривал за какие-то проступки, никто не смеялся над ее промахами, а значит, для переживаний нет оснований. То, что ее огорчает, находится внутри нее самой. Возможно, это разлука с Селезневым так действует, но ведь она ненадолго, скоро он вернется, а потому злиться не стоит.

Она вернулась в дом Селезнева, где было пусто и одиноко. Хотелось с кем-нибудь поговорить. Не с кем-нибудь, разумеется, а с Игорем, но его не было, и он не звонил. Тогда она сама решила позвонить. Уже набрала номер, но тут же сбросила вызов. И зачем-то стала вызывать Джессику. Та отозвалась не сразу, голос ее был сонным. Наконец, сообразив, кто звонит, писательница произнесла: «Загляни в почту, я тебе отправила кое-что интересное…»

Настя поднялась в пустую спальню, где нечего было делать, разве что заправить неприбранную постель, а потом сидеть в кресле у окна, за которым не было ничего интересного: над лесом летали сороки, и верхушки елей золотило солнце. Снова зазвонил телефон: на этот раз ее вызывал Селезнев. Она хотела сказать, что скучает и ей надо о многом с ним поговорить. Но, услышав короткую фразу, что он скоро освободится и подъедет, только спросила: «Могу я воспользоваться твоим компьютером, чтобы проверить почту?»

– Могла бы и не спрашивать, – ответил Игорь Егорович, – в кабинете на столе компьютер, когда надо, садись и работай. И вообще, это теперь твой дом: что хочешь, то и делай…

Но работать не хотелось, да и посланные Джессикой Стоун сообщения не интересовали. И все равно надо было как-то убить время. Настя посмотрела еще немного в окно, потом вышла из спальни, заглянула в кабинет, увидела рабочий стол и компьютер на нем. Вошла, осмотрелась. Она не бывала в этой комнате прежде. Показывая дом, Селезнев открыл перед ней дверь кабинета, но она успела увидеть лишь стеллажи с книгами. А теперь разглядела все подробно. Книги, несколько жестяных кубков с гравировками… Анастасия взяла один в руки и прочитала: «Победителю первенства города среди школьников в среднем весе»… Вернула кубок на место. Потом увидела фотографии на стене: увеличенный военный снимок, на котором возле орудия был запечатлен молодой офицер… Потом тот же офицер с двумя бойцами на краю поля, на котором можно было разглядеть подбитые танки. Изображение газетной полосы военного времени со статьей «И один в поле воин»… И здесь тоже была фотография отца Селезнева. Настя приблизилась, чтобы прочитать текст, но ее внимание отвлек свадебный снимок родителей Игоря Егоровича. Отец в военном кителе, на груди – ордена и медали, а к его плечу склоняет голову молоденькая и счастливая девушка… Настя вглядывалась в их лица, словно знакомясь с этими людьми… А когда отступила и едва повернула голову, увидела фотографию девушки – темноволосой, с челкой почти до самых глаз… Поняла, кто это. И сердце сжалось от жалости к ней, незнакомой и, вероятно, до сих пор любимой человеком, которого любит она сама.

Отошла к столу и опустилась в кресло с высокой кожаной спинкой, снова посмотрела на Иволгу. И только потом придвинула к себе клавиатуру.

Компьютер находился в спящем режиме, и едва Настя коснулась кнопок, экран вспыхнул, и на нем появился текст.

…Я проснулся от непонятных звуков: что-то негромко звякало, словно где-то неподалеку паслась корова с колокольчиком на шее. Далее последовал другой звук – звонкий и плоский, как будто некто, утомленный ленью, в нудном однообразии, развлекаясь или просто от скуки, шлепал себя по голой заднице. Открывать глаза не хотелось, мне даже не разобрать было – утро сейчас или день. Но солнце припекало спину, и что-то покалывало мне грудь и живот. Пришлось возвращаться в реальный мир. Я лежал на мелкой, пропахшей речной тиной гальке, слабый ветер покачивал камыши и ветки ракитника, склонившиеся над водой в надежде разглядеть сквозь мелкую рябь свое отражение. Тут же стояла лодка; мелкие волны набегали и плескали в ее борт с тем самым плоским и звонким звуком. Лодка была привязана цепью к колышку, вбитому в берег. Лодка слегка покачивалась, а цепь звякала. Все это приблизилось к моим глазам и впечаталось в сознание так стремительно, что не было времени задуматься, где я нахожусь, потому что в лодке сидели мои родители. Они были такими, как прежде, такими, какими я помню их со своих детских лет – может быть, даже с того времени, когда начал вообще что-либо помнить. Мама в платье из тонкого голубого бархата – в том самом, купленном на послевоенной барахолке и долгое время висевшем потом в шкафу. А на отце был китель без погон, но со всеми боевыми наградами, которые я однажды чуть не потерял. Оба улыбались мне. Я поднялся, шагнул к ним в радостном непонимании, как они оказались здесь, в нашем мире. Отец тоже выпрямился и протянул руку, но только не мне, а внезапно появившейся из-за моей спины Насте, она взяла протянутую ей ладонь и, легко взлетев, перемахнула через борт. Мама обняла ее и поцеловала. И тут же лодка стала медленно отдаляться от берега. Я бросился следом и уже вошел в реку, но лодка уплывала от меня все дальше и дальше, хотя никто ею не управлял. Течение подхватило суденышко и несло в сумеречный туман, которому не было ни конца ни края. Отчаянно закричали чайки. Все стихло и все пропало. Я задохнулся от горя и только тогда проснулся…

Текст на этом не заканчивался, но Настя решила больше не читать. Вошла в Интернет, открыла свою страничку и увидела фотографии Аманды, сделанные накануне в популярном нью-йоркском ночном клубе. На писательнице было черное декольтированное платье, на груди сверкало колье с бриллиантами. За ее столиком сидел улыбающийся известный американский издатель и неопределенных лет блондинка с нарощенными ресницами и накачанными губами. Еще Джессика Стоун прислала контракт с Анастасией Стрижак на оказание содействия в создании книги «Холодный сентябрь и немного страсти»…

Название немного покоробило, но, в конце концов, автор вправе придумывать имя своим творениям сам: как Джессика решила, так пусть и будет.

Настя пробежалась глазами по тексту.

– Пятьдесят тысяч… – прозвучал голос за ее спиной.

Прозвучал так неожиданно, что она вздрогнула.

Селезнев наклонился и поцеловал ее.

– Прости, если напугал. Мне показалось, что ты слышала, как я вошел. Увидел, что ты изучаешь контракт, и хотел узнать, в самом ли деле писатели в Штатах получают так много.

– Аманда, то есть Джессика Стоун, очень популярна, а пятьдесят тысяч, которыми она со мной делится – это только часть ее гонорара.

Настя обернулась и заглянула Селезневу в лицо. Глаза его были спокойны – спокойны настолько, что можно было подумать, что он от нее что-то скрывает.

– Зато наши настоящие писатели, вернувшись домой после пахоты или разгрузки вагонов, ночами на маленьких кухнях создают шедевры, которые не нужны издателям…

– У тебя ничего не случилось? – спросила Настя.

Игорь Егорович слишком быстро мотнул головой, и это тоже не давало возможности поверить в его искренность.