Убить отступника - Олег Мазурин

– Выходит, так, – засмеялся мичман. – Ну что, идем в парную? Банька поспела.

– С превеликим удовольствием.

Когда они раздевались в предбаннике, Голевский обратил внимание на красивый золотой крест, что висел на золотой цепочке на шее мичмана. Посередине креста сверкал голубой красивый камешек. Кажется, драгоценный.

Мухин, заметив неподдельный интерес товарища к его украшению, с довольным видом сказал:

– Красивый крест? Нравится? Особливо роскошен сей чудесный камешек. Аквамарин. Мне его подарила одна красавица-бразильянка в знак любви и признательности. Это приключилось в то время, когда мы с Лазаревым, Завалишиным и другими путешествовали вокруг света. И было дело, что мы пришли в Бразилию. Так вот, одна туземка, дочь местного богатея, положила на меня глаз во время приема у тамошнего правителя. Прислала даже слугу-мальчика с просьбой о встрече. Я не мог устоять против столь роскошной женщины, гибкой как лиана, дикой как пантера и глазастой как газель. Наше любовное рандеву состоялось под тайным покровом ночи прямо на берегу океана. Туземка оказалась неутомимой и пылкой. Вулкан страсти! У меня сроду таких не было. А засим я уплыл, она плакала вслед, обещала ждать. Верно, до сих пор ждет. Бедняжка.

Голевский улыбнулся.

– Отчего не ждет. Бесспорно, ждет. Как испанка Кончита своего ненаглядного графа Рязанова. Кстати, говорят, он умер где-то в этих краях и там же похоронен. Это так?

– Это так. Он похоронен в Красноярске.

– Буду там, обязательно навещу его могилу. Великий был человек. А по правде признайся, Федор, то, что ты сейчас рассказал – это очередная морская байка, а?

– А ты думаешь, только гвардейцам везет в любви? Морякам тоже иногда благоволит судьба. Честно признаться, мой друг, сия бразильянка лишь только камень мне подарила, а вот полюбить друг друга нам не удалось: пришлось срочно отплыть, – Мичман снял крест и положил на полочку. – То-то…

Мухин заметил, что Голевский снял с шеи изящный женский медальон и тоже положил на полку.

– Тоже подарок от дамы сердца? И кто она, если не секрет?

– Ты не поверишь, но это сестра моей бывшей невесты – Даша. За шесть лет она из смешливой девчонки превратилась в чудную, красивую девушку.

– Да, действительно, чудеса. И как же тебя угораздило?

– Любовь не спрашивает нас, когда ей прийти. А получилось все прозаично. Приехал в гости к князю Боташеву, увидел Дашу и… влюбился.

– А Веру видел?

– Видел, она как раз была у отца.

– Ну и?..

– Я понял, что у меня не осталось былых чувств к ней. Тем более она уже давно замужняя дама. Да к черту все, давай лучше париться!

Товарищи взяли по березовому венику и пошли в парилку. Кваском каменку поливали, пару подавали, вениками друг друга от души похлестали. И затем голышом в снег! Повалились, повалялись и снова в парилку. И так несколько раз.

– Куда без бани солдату! – подытожил довольный Голевский.

– Это точно. Баня – милое дело. Для нас, вояк, да и для любого другого человека. Всякую хворь отваживает, организм очищает.

Они еще раз попарились, помылись, оделись и пошли в дом. Стол был уже прибран, а на нем стояла новая закуска и бутыль настойки из крыжовника. Молодец, старуха, проворно на столе убралась и подсуетилась с угощением. Мичман почти протрезвел после бани. Разговор продолжился уже на серьезные темы. Голевский заговорил об убийстве Боташева.

– Федор, что ты думаешь по поводу его смерти?

Мухин пожал плечами.

– Что думаю?.. Скажу прямо, весьма странная смерть. Весьма. Его здесь любили многие местные, кто мог поднять на него руку? Вот вопрос.

– А тебе известно, что Михаил писал мемуары о декабрьской революции?

– Мемуары? Да, знаю. Какие-то воспоминания о тех злосчастных событиях. Пару раз он как-то обмолвился о них. Я просил его дать мне их почитать. Он сказал, что сделает это непременно, но только после того, как допишет.

– Да? Но черновиков же не нашли после. Их наверняка похитили.

– Возможно. И сие обстоятельство наводит на мысль о том, что смерть Михаила была преднамеренна. И вот что хочу сказать тебе, дорогой Саша. Нас всех убьют здесь, помяни мои слова. А коли ты будешь выяснять, кто и за что лишил жизни Боташева, то тебя скорее погубят. Поверь мне. Здесь места глухие. Люди исчезают с концами. Уезжай как можно скорее отсюда, вот тебе мой совет.

Голевский опешил.

– Да что ты, Федор, типун тебе на язык! Твои слова, голубчик, откровенно попахивают водочкой. Знай, я отсюда не уеду до тех пор, пока не докопаюсь до истины. Ты же меня прекрасно знаешь. Я никогда не останавливаюсь на полпути. Это долг чести – узнать, кто убил моего друга.

– Вот за это тебя и лишат жизни.

– Дурак ты, голубчик. Все это вздор, ерунда, чушь!

– Это не чушь, Голевский, это правда.

– Ладно, оставим это. Ты лучше расскажи мне о здешних декабристах. Кто они? Чем живут? Чем занимаются? Я их не всех знаю.

– Кто они и чем живут? Мы часто собираемся у братьев Рощиных, заводила – старший Рощин, Николай. Верховодит нашими пирушками.

– Николай Рощин?..

Голевский вспомнил этого человека. Как-то он приезжал в Санкт-Петербург на заседание Северного общества вместе с Пестелем. Рощин – бывший ротмистр Мариупольского гусарского полка. Говорят, лихой вояка, отличился при Бородино у Багратионовских флешей. К тому же заядлый дуэлянт, любимец женщин, легкий и живой собеседник.

– Николай – лучший танцор в городе, – рассказывал Мухин. – Любвеобилен. Ходит то к одной вдовушке, то к другой. Знает кучу анекдотов, любим в городе местным обществом. Душа компаний и светских вечеров. Обожает охотиться на таежных зверей и птиц. Порой уходит на охоту весьма надолго. По три-четыре дня он отсутствует, а то и неделю или две. Кузьмичев разрешает. Рощины – любимцы енисейского вице-губернатора, они какие-то его родственники. Николай имеет большое влияние здесь. По просьбе купцов и золотопромышленников занимается закупками хлеба и вина. Младший его брат Иван, бывший поручик того же полка, помогает ему в оном предприятии. Есть еще полковник Журавлев. Завтра я тебя с ними познакомлю.

Здешняя жизнь в чем-то схожа со столичной. Чиновники играют в карты, их жены обсуждают наряды, общество иногда танцует под скрипку, на святки играют в фанты, потешно наряжаются. Фортепиано только одно в городе, у исправника Гридинга, на инструменте играют его жена и дочь. Люди здесь премилые, добрые, хлебосольные. Все приглашают друг друга то на именины, то на крестины, на обед, на ужин. И всегда танцы, обильное щедрое угощение, всегда крепкая наливка к чаю. Я уже привыкаю к этой провинциальной жизни и нахожу в ней много прелестного… А, шут с этой местечковой жизнью, давайте-ка, любезный Александр Дмитриевич, лучше сходим на могилку Боташева. Взглянем на последний приют нашего задушевного друга, помянем раба Божьего, Михаила Николаевича. Только возьмем факел и лопату, надо могилку почистить: снегом наверняка занесло.