Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Вы оказываете мне великую честь, ваше величество.

– Несомненно, – согласился Вильгельм. – Постарайтесь оказаться достойным этой чести. – Он взял руку Уолтефа в свои ладони и поцеловал его в обе щеки поцелуем миpa, таким образом передавая ему земли Нортумбрии, когда-то принадлежавшие его отцу.

– А как же с Госпатриком? – не унимался Малькольм, презрительно тряхнув головой. – Что вы сделаете с ним?

Вильгельм выпрямился.

– Его надо сопроводить до побережья и отвезти на один из островов, где ему составит компанию ваш шурин.

Малькольм кивнул, затем повернулся к Уолтефу, который медленно поднимался на ноги.

– Будь осторожен, парнишка, – сказал он. – Твой король ест людей, как пищу. Съедает и выплевывает кости.

– Я, пожалуй, рискну, – ответил Уолтеф, вежливо кланяясь шотландцу. – Уверен, что и вы азартный человек, сир.

– Точно, – грустно согласился Малькольм. – И глянь, до чего это меня довело.

Через две недели Вильгельм отправлялся в Нормандию, где на Майне начинались волнения. Уолтеф вернулся к Джудит с новостью о том, что он теперь, как и его отец, граф Нортумбрийский.

Глаза Джудит светились гордостью за своего мужа. Когда он ее поцеловал, она ответила на его поцелуй. В постели он дважды довел ее до оргазма, прежде чем сам излился в нее. Казалось, что его новый статус – мощное любовное зелье, которое безотказно на нее действует. Он знал, что для нее это важно, но не догадывался, до какой степени, и это его смущало. Он любил Джудит не за то, что она была племянницей Завоевателя, но у него создавалось впечатление, что отношение к нему напрямую зависит от его титулов. Но он промолчал. Заговорить означало обнажить такие стороны их взаимоотношений, которых лучше было не касаться. Кроме того, он ее берег, ведь она снова была беременна. Ребенок был зачат в ту ночь, когда он уезжал в Шотландию.

– На этот раз родится сын, наследник всех наших земель, – с уверенностью сказала Джудит и положила его руку на свой округлившийся живот.

– Сын, дочь – какая разница, – сонно пробормотал Уолтеф, обнимая ее. – У нас с тобой еще много времени. У короля Вильгельма дочерей столько же, сколько и сыновей.

– Нет, – упрямо заявила Джудит. – Будет мальчик.

Уолтеф пожал плечами и улыбнулся.

– Прекрасно, – сказал он и зевнул. – Пусть будет мальчик.

На следующий год в середине жаркого лета Джудит родила вторую девочку. Она горько плакала и даже не взглянула на темноволосую малышку.

– Если бы я вышла замуж за нормандца, – бросила она в лицо Уолтефа, – то родила от него сыновей!

– А если бы я женился на англичанке, мне не пришлось бы выслушивать бесконечную брань! – парировал он. Раздосадованный ссорой, Уолтеф выскочил из спальни и от злости напился в стельку, потому что не мог заставить себя пойти и извиниться. Пока он еще не утопил свои горести в эле, Сибилла принесла ему еще не обмытого ребенка, завернутого в чистый кусок ткани. Уолтеф увидел, что девочка как две капли воды похожа на жену, и ему захотелось заплакать.

– Как вы ее назовете, милорд? – спросила Сибилла.

– Так же, как и ее мать, – хрипло произнес Уолтеф. – Может быть, это напомнит ей о ее обязанностях.

Сибилла промолчала, хотя подумала, что это плохая мысль. Каждый раз при взгляде на дочь Джудит будет вспоминать, что не сумела родить сына.

Уолтеф взглянул на Сибиллу.

– Как можно не любить ребенка за его пол? – расстроенно спросил он.

Сибилле не было нужды отвечать. Закусив губу, чтобы не расплакаться, она забрала девочку у отца.

– Я отнесу ее новой кормилице, – мягко пояснила она. – Я бы сама ее кормила, но на троих у меня молока не хватит.

Уолтеф кивнул и снова взялся за кувшин с элем.

Особняк в Нортгемптоне, весна 1075 года

Яблоки, пролежавшие зиму, слегка сморщились, но сохранили сладость и аромат. Сибилла очистила одно, нарезала ломтиками и поделила между своей дочерью Элисанд и девочками, дочерями своей госпожи – леди Матильдой и Джудит. Апрельское тепло позволило ей вывести девочек в сад. Их мать, как водится, молилась. В последнее время она часто поговаривала об основании монастыря на ее землях близ Бедфорда.

Матильда сидела на коленях Сибиллы и разглядывала сердцевину яблока.

– Ты это хочешь, милая?

– Я хочу сделать дерево, – ответила Матильда. Каждое слово она произносила четко и ясно. Все говорили, что она не по годам очень развитая и умная девочка. Она была уже на голову выше Элисанд. Ее кудри, стянутые на затылке голубой лентой, были медно-бронзового цвета – не такие рыжие, как у Уолтефа, на носу веснушки, а глаза – такие же синие, как и у отца.

– Дерево, моя любовь?

Матильда взяла кусочек яблока своей пухленькой ручкой.

– Это надо положить в землю, – терпеливо объяснила она служанке, – потом поливать, и вырастет дерево.

– Вот как! – кивнула Сибилла. – Откуда ты это знаешь?

– Эдвин сказал. – Она произнесла имя садовника громко и взглянула на Сибиллу как на умственно отсталую. С огрызком в руке она прошагала к свежевскопанной грядке и стала закапывать свое сокровище.

Элисанд и Джудит, затаив дыхание, следили за церемонией посадки. Затем маленькая Джудит решила попробовать землю на вкус – Сибилла едва успела помешать ей.

Что тут началось!.. Элисанд следила за истерикой с восторгом, а Матильда даже головы не повернула на визг.

– Теперь нужна вода, – сказала она, разровняв землю, и побежала к колодцу. Сверху он был закрыт тяжелой деревянной крышкой с железной перекладиной. Матильда состроила гримасу и уперла руки в бока, бессознательно подражая Сибилле, которую девочка считала своей матерью. Настоящая ее мать была далеко, всегда хмурая, улыбалась редко, и в ее присутствии девочка чувствовала себя неловко. Ее руки всегда были сжаты в молитвенном жесте. Она постоянно твердила о каком-то «долге» и, наверное, думала, что Матильда должна знать, что это такое. Что-то не очень хорошее, решила маленькая девочка.

Крышка колодца не желала поддаваться, а ей нужна была вода. Она начала оглядываться в поисках Эдвина, но увидела кого-то гораздо лучше.

– Папа! – Она опрометью кинулась навстречу крупному мужчине, входившему через боковую калитку. Он схватил ее и подбросил вверх, а потом начал крутить, пока она не заверещала от восторга. Обхватив его крепко за шею, она потерлась щекой о шелковистую бороду отца.

– Что ты здесь делаешь одна, цыпленок? – спросил он. Он говорил с ней по-английски, она отвечала на том же языке – это был еще один повод для недовольства матери. Ведь при дворе никто по-английски не говорил.