Деление на ночь - Евгений Кремчуков

– То есть ничего после себя не оставил?

– Вообще ничего.

– Лёш, а ты мог бы покончить с собой?

Он чуть не поперхнулся.

– Я не собираюсь вообще-то!

– И не думал?

– Никогда.

– Ну и здорово.

Мы переключились на другую тему, потом спустились вниз, ещё немного посидели с родственниками – но все вокруг обсуждали только олимпиаду и войну с Грузией, а нас ни то, ни другое совершенно не интересовало. Зато ночью, когда легли, Лёша тихо-тихо, но не шёпотом, заговорил.

– Я соврал. О самоубийстве я думаю нередко, а о смерти в целом – так и вообще постоянно.

– И что думаешь?

– Ужасно боюсь. Не хочу. Мне дико думать, что я могу умереть. Мне так нравится жить…

Слова его звучали наивно и смешно, но очень искренне.

– Я боюсь болезней, я боюсь самолётов, боюсь глубины и высоты, всего боюсь. Но думаю и о болезнях, и о высоте, а ещё я воображаю, как я вдруг вешаюсь – и как мне начинает не хватать воздуха, или как я глотаю таблетки, или как прыгаю с крыши. Вот думаю – и всё тут. Мне иногда кажется, что это хорошее решение, потому что слишком много не получается, но неужели я настолько слаб, что готов сдаться? Нет. И всё-таки продолжаю думать. Меня как будто кто-то силой возвращает туда. В мысли о своей смерти. Но не только о своей. Я постоянно думаю, каково мне придётся без отца. И с каким-то странным удовольствием я воображаю, что стану делать, если вдруг останусь без тебя. Не в смысле развода…

– Мне не очень приятно такое слышать, – заметила я.

– Да, я догадываюсь. Прости меня. Но я рассказываю так, как есть.

– А у твоих мыслей есть какой-то логический результат? Ты придумал, что ты будешь делать без меня? Или без отца?

– Нет. Я холодею от ужаса и застреваю в самом-самом начале.

Дальше мы молчали. Минут через десять он, вероятно, уже проваливаясь в сон, еле слышно пробормотал:

– Но я всё равно не смогу…

– Что ты не сможешь, Лёшенька? – безмятежно спросила я.

– Ну, это… – ответил тот и окончательно заснул.

Неожиданно разговор получил продолжение через несколько месяцев, когда мы с ним всё-таки навестили Полину Аркадьевну в городе. Повода никакого не находилось – просто заехали по её настоятельной просьбе. Посидели, поговорили, старательно избегая скользких тем, съели предложенный обед. Можно было бы и уходить, но тут Алексею позвонили. Он вышел на кухню, бросив, что разговор минут на десять, и тогда Полина Аркадьевна шёпотом заговорила:

– Лена, вы ничего не спрашиваете о Максимке, я очень ценю вашу деликатность, но всё-таки я бы хотела, чтобы вы кое-что узнали.

– Слушаю, – чуть удивилась я.

– Они с Лёшкой очень похожи. Не внешне, а внутренне. Недотёпы. Ты береги его, пожалуйста. Неровён час…

В моей голове мгновенно всплыл уже полузабытый разговор на её даче.

– Полина Аркадьевна, если можно, уточните, чтобы я вдруг не поняла вас как-то не так.

– Да что тут уточнять… Чтобы Лёшка на себя руки не наложил.

– Вы знаете, мы с ним говорили об этом. Он сказал, что не способен на самоубийство.

Полина Аркадьевна, интеллигентная билетёрша из МДТ, резко ударила ладонью по столу. Я вздрогнула.

– А вы что думаете, Максим меня предупреждал? Или хоть кого-нибудь? По всем формальным критериям он собирался жить. Но через несколько часов… – Полина всхлипнула.

– Не надо, не надо продолжать, я всё понимаю.

Немного посидели без слов.

– Кто говорит о смерти, тот не умирает, – спокойно резюмировала Полина. – А кто не говорит… Всякое может быть.

Проснулся он оттого, что какой-то случайный шорох потревожил во сне стаю птиц, и те обрушились с высоких ветвей в воздух над самой его головой – огромным, слепяще-чёрным, крылатым облаком. Кольнуло сердце. Он вздрогнул, сорвался с ниточки, и его выбросило на поверхность. Там, на поверхности, Белкин перевернулся на другой бок, потянулся к телефону взглянуть на время – без четверти час.

Лёг на спину, закрыл глаза и припомнил последнюю встречу с Еленой, ночной их разговор. Версия, которую она предложила, хоть и выглядела какой-то очень романтической, но отчего-то – вот отчего? – навскидку казалась убедительной. Может быть, в силу своей полной непредсказуемости, ненормальности, в силу того, что в привычной человеческой жизни, с людьми из жизни так не бывает, только в кино и в романах, – а он как раз и чувствовал себя то ли читателем, то ли зрителем, то ли персонажем, то ли творцом всей этой запутанной истории. Однако возможно ли в принципе как-то версию Елены верифицировать? Он потянулся было опять за телефоном, чтобы спросить у Гугла «как сделать паспорт на другую фамилию» или «где купить новый паспорт питер»… Но вовремя вспомнил, что в нынешние времена поисковые запросы могут отслеживаться. И решил держаться от греха подальше, да и вряд ли оно чем-то помогло бы, если серьёзно.

«Всё-таки надо ехать», – опять пошевелились в голове последние слова сна, что пролетели перед птицами. Всё-таки надо. Это авантюра, конечно, и какая, а Белкин не был авантюристом, напротив, старался по возможности не ввязываться и не впутываться. Но. Закравшаяся в голову ещё позавчера мысль за день крепко обжилась там, чувствовала себя всё более уверенно, перевезла вещи, и, похоже, съезжать уже никуда не собиралась. Он сел в кровати, спустил ноги, ступни коснулись прохлады пола. Посидел так минуту, будто прислушиваясь к темноте. Потом дошёл до ноутбука и открыл расписание поездов.

Так, допустим. Что с дорогой у нас получается? Без двадцати семь надо быть на вокзале. На «Сапсане» четыре часа, потом с Ленинградского – на Белорусский, оттуда – там будет где-то час-полтора на перекусить поблизости, хорошо, – оттуда на «Ласточке», плюс четыре часа. В половине шестого в Смоленске. Вечер, ночь в гостинице, надо будет посмотреть, подобрать что-нибудь приличное. Потом с утра полдня на всё про всё, брестский поезд обратно в Москву, и девятичасовой «Сапсан» – домой. График безумный, что тут скажешь. Но всё-таки надо. Назвался груздем – полезай в кузов. Взялся за гуж, опять же, как Аронов когда-то говорил. Хоть горшком назови, только в печь не ставь… Ладно, а то язык сейчас далеко заведёт. Если утром в субботу, послезавтра, выезжать – на понедельник в ночь дома. Ну хоть будет что вспомнить.

Дело за малым – оставалось завтра договориться с Верой. (Сегодня уже – опять эти ночные недоразумения с хронологией; сегодня, но после сна, то есть – завтра.) Чтобы она вообще пожелала с ним встретиться. «Я ничего об этом не помню», – так она написала? Вот и ответит опять что-нибудь такое: «Мне нечего вам сказать, простите. Встречаться просто совершенно ни к чему». Белкин открыл Фейсбук, чтобы снова пролистать её страницу в поисках хоть какого-то ключика и перечитать недавнюю переписку (впрочем, там и перечитывать особенно было нечего), когда нежданно-негаданно увидел зелёный кружок онлайна рядом с её именем в списке друзей. Второй час, надо спешить!