Деление на ночь - Евгений Кремчуков

– Так-то да, конечно. Но тут, видите, и обратный принцип действует: проще связаться, но проще и развязаться. Я к такому отношусь без серьёзных каких-то переживаний. Отписалась, убрала из друзей, заблокировала – и всё. Просто выносишь человека за скобки, не человека ведь получается даже – аккаунт, страницу. Это ж не в жизни, вовлечённость в каждое такое отношение, в любое знакомство в соцсетях гораздо меньше, чем в случае реальной дружбы или реальных отношений. Практически всегда.

Я согласился, она рассуждала очень здраво и взвешенно. Я присмотрелся к ней внимательнее. Интересно, подумал, она сказала про свободу от иллюзий. Елена тоже освобождена от любых иллюзий, но если у той это было следствием жизненного опыта, какой-то встроенной жёсткостью и, пожалуй, бережно взращённым здоровым цинизмом, то в Вере ничего такого я не видел. Она возрастом младше Туманцевой, но казалась мне гораздо старше и опытнее её. Как ни удивительно.

– Ну, хорошо, вы познакомились с Алексеем, общались… А потом что – вынесли за скобки, по вашему выражению?

– Не совсем так, – она задумалась, будто взвешивая внутри, что именно стоит мне рассказывать из всей этой истории. Задумалась, сделала большой глоток, наверное, почти остывшего кофе. – Мы долго переписывались с ним, больше полугода, наверное, он был интересным собеседником, часто у него какой-то обнаруживался неожиданный взгляд на вещи, нетривиальный. Потом я ездила в Питер, следующим летом, на десять дней… По другим делам, но так совпало. Как вот у вас со мной и Смоленском. И мы с ним встречались там. Собственно, за пределы тех десяти дней наше живое общение не вышло. Так уж вышло.

– Почему?

– Алёша… Он был странным. Очень хорошим, добрым, во многом наивным человеком. Во всяком случае, лучше, добрее и наивнее меня. Но…

Вера зримо колебалась. Однако я хладнокровно ждал.

– Кое-что в нём испугало меня.

Она опять замолчала, причём так, как будто совершенно не собиралась продолжать. В её интонации прозвучала полная завершённость. Я понимал, что за последними словами должно быть что-то важное, возможно, то самое, что даст мне искомый ответ, решение. Понимание. Она хотела бы рассказать, иначе бы просто сюда не пришла, но она не решалась.

– Вера?..

– А мы не можем на этом остановиться? – неожиданно спросила она, пристально разглядывая райских птиц, вестниц мира иного, в яблоневом саду. – Просто иначе вы решите, что я или помешанная, или какая-то фантазёрка. Психичка – у меня так одна коллега говорит в управлении, не про меня, конечно, нет, вообще. И что меня надо в Гедеоновку свезти, за городом у нас тут посёлок такой, где областная психбольница.

– Во всей этой истории с самого начала уже так много странного, что странностью больше, странностью меньше – вряд ли что-то сможет заставить меня так подумать. Ну, кроме разве, чего, богоявления? – я ободряюще улыбнулся ей. – Но таких ведь речей у нас не будет, правда?..

Чтобы помочь ей преодолеть её сомнения или страхи, я сопроводил своё ободрение кратким изложением странной истории – с того момента, как сам обнаружился в ней, ответив на телефонный звонок в Пулково. Закончил ночным египетским пляжем, на котором нашли последние известные следы Алексея Андреева в этом мире.

– Всё выглядит каким-то нагромождением странностей, – подытожил я, – и мне очень хочется в нём наконец разобраться. Может оказаться, что значение имеет самая незначительная деталь. Но «поручение дóлжно исполнить любой ценой», кажется, у Баратынского есть такие строки. Я не думаю зачем, не знаю. Зачем-то. Так что именно вас напугало?

– Он умел… приносить вещи из снов, – быстро, видимо, чтобы уже не передумать, и негромко сказала Вера.

– В каком смысле?

– В самом что ни на есть. Если он видел какую-то вещь во сне и если ему хотелось, он мог забрать её оттуда. Сюда. Это удивительно, так не бывает в жизни, понимаете, я думала, что так не бывает. А оказалось как-то… жутковато.

– Но… – я растерялся. Вот именно такое вот «но-о-о» непроизвольно выползает из растерявшегося человека, который ещё не успел собраться и ещё не готов принять только что услышанное. Чуть позже, может, через несколько секунд, он подберёт себе слова, отыщет возражения, поставит вопросы… – Но, Вера… откуда вы знаете? Вы видели сами или Алексей вам рассказывал? Как это, собственно, было, как подобное вообще возможно?

Она молчала.

– Вера, вы меня не разыгрываете?..

– Нет, – ответила она. – Вы знаете, что такое константиновский рубль?

Я покачал головой.

– Это редчайшая монета. Её отчеканили в междуцарствие тысяча восемьсот двадцать пятого года, когда предполагалось, что престол займёт цесаревич Константин Павлович, старший из трёх братьев Александра Первого, а не Николай. Но с престолонаследием тогда получился полный кавардак, плюс восстание декабристов… После четырнадцатого декабря, разумеется, уже отчеканенные рубли были переплавлены, но, как выяснилось впоследствии, несколько экземпляров сохранилось. Всего несколько штук, единицы. Вот так, если совсем коротко.

– И что?

– Понимаете, он мне показывал тот рубль. Алексей. Он рассказал, что ему снилось, будто он нашёл его в каком-то заброшенном доме в области, в Ропше, что ли, в жестяной шкатулке, в комоде. Сунул во сне в карман своей ветровки, а на следующий день, когда доставал мелочь, чтобы расплатиться в продуктовом, обнаружил в пригоршне и эту серебряную монету. И я видела её своими глазами. Не на фото, поверьте, не по видеосвязи – своими глазами. Я тогда тоже ничего ни о каком константиновском рубле не знала, до того, как он мне его показал, но потом почитала специально: совершенно невозможно, чтобы у него оказалась такая монета. Их во всём мире всего несколько штук, семь-восемь, в музеях, в основном, и в частных коллекциях. У Алёши её быть точно не могло!..

– Ну, хорошо, Вера, хорошо… Но почему вы думаете, что этот рубль вообще настоящий? Не мог быть это какой-то, не знаю, сувенир от китайских умельцев?..

– А вы много встречали константиновских рублей на сувенирных лотках или в лавках? Я вот никогда. По крайней мере, после – точно никогда, когда стала обращать внимание.

Вера опять помолчала. Она понимала, что непросто взять и вот так сразу ей во всём поверить.

– И потом, насколько я знаю, он ведь не был нумизматом, я не видела никаких других необычных монет у него…

– Насколько мне известно, да… Не был.

– Разве такую (она очень выделила, подчеркнула голосом – «такую») монету обыкновенный человек может откуда-то взять и хранить случайно, без всякой другой коллекции?

– Пожалуй, нет. Ну, хорошо, монета. Это очень, просто архистранно, но… что-то ещё происходило такое?.. Какие-то, возможно, другие случаи?

– Происходило, – ответила Вера. – Книга одна была, маленькая книжка стихов, я тоже видела её, Алёша рассказал, как купил во сне приглянувшийся сборник в «Чае и книгочее», и наутро книжка лежала на тумбочке в прихожей, с ключами и какими-то там обычными прихожими вещичками, как если бы он там её оставил. И… книга нигде не издавалась никогда, я прошерстила потом весь Интернет – нет такого сборника. Он назывался «Ветряной человек», страниц сорок, маленькая книжка. Я её видела, наяву, при свете дня, понимаете? Держала её в руках, читала стихи из неё – из книги, которой нет.