Деление на ночь - Евгений Кремчуков

«Здравствуйте, Вера, доброй ночи! Не спите?» – быстро и решительно написал Белкин.

«Добрая ночь! Уже ложусь, решила немного ленту покрутить перед сном».

«Тогда не засыпайте ещё несколько минут, пожалуйста! У меня есть несколько слов к вам, но мне понадобится некоторое время, чтобы их упорядочить», – ему надо было как-то удержать её и её внимание, пока он напишет о своих планах.

«Хорошо, жду», – ответила она со смайлом.

«Не затягивайте только». И три смайлика.

Белкин на секунду задумался – придётся где-то сейчас лукавить, обходить, только бы не спугнуть нечаянную удачу – и быстро застучал пальцами по клавиатуре.

«Понимаете, Вера, я в прошлый раз, может быть, несколько сумбурно всё изложил… про Алексея. Я уважаю частную жизнь, её границы, и я не хотел бы показаться вам бесцеремонным со своими расспросами. Вероятно, у вас были какие-то отношения – приятельские, дружеские, иные какие-то, но я не хочу в это особенно вдаваться. Мне важны не отношения ваши, мне важен он сам. Я преподаю в университете, и Алёша когда-то писал у меня диплом; может быть, он рассказывал вам когда-нибудь, упоминал, может, обо мне; мы общались и потом некоторое время… И после того, как он пропал (да, я говорил вам, что он погиб, но точно не установлено, он просто исчез, возможно, произошёл несчастный случай или что-то другое), пропал ночью, на отдыхе в Египте, отец его попросил меня поучаствовать в… не в расследовании, конечно, скорее, в изучении его биографии. И вот я пытаюсь понять его – личность его, его жизнь, память, с надеждой, что такое понимание может чему-нибудь помочь. Мной движет отнюдь не любопытство, на любопытство я бы времени тратить не стал. И мне нужна ваша помощь, Вера, всё, чем вы сможете помочь, любая информация. Разумеется, исключительно конфиденциально».

Отправил; выдохнул и глубоко вдохнул. Итак – самое важное.

«Я по стечению обстоятельств буду в Смоленске в ближайшее время по служебным делам. Если бы мы могли встретиться и поговорить о том, о чём я вам чуть выше написал, возможно… возможно, вы оказали бы мне и отцу Алёши неоценимую услугу?..»

Вера молчала минуту-другую. Белкин, не отрываясь, смотрел на экран – двадцать минут второго – и поглаживал подушечками пальцев кнопки с подсвеченными буквами. Что ещё можно было добавить? Наконец от неё пришло сообщение. Три слова.

«Он исчез ночью?»

«Да, это случилось ночью. Он ушёл из отеля к морю и не вернулся…»

Ну же!..

«Когда вы приезжаете?»

Двадцать минут, половина второго.

«Сегодня вечером», – написал он.

Пятичасовой будильник вспорол раскинутый над его сознанием тёмный покров бесчувствия от края до края, и реальность хлынула в этот надрез, окатив Белкина ледяным ужасом. Время?! Сколько он спал – часа три, меньше? Вот поэтому он всегда ставил на сигнал будильника какую-нибудь мелодию из стандартных – чтобы не возненавидеть действительно хорошие и любимые. Не разлепивши век и не приходя в сознание, Белкин пробрёл на кухню, приготовил двойной кофе, открыл ноутбук, ещё раз проверив свою ночную бурную деятельность после переписки с Верой: электронные билеты на «Сапсан» и «Ласточку» он взял, номер в мини-отеле на сегодняшнюю ночь забронировал. Конечно, и обратными билетами тоже можно бы сразу озаботиться, но это ладно. Это ладно, пока о другом. «Зачем? Зачем? Зачем?» – дребезжал теперь беспощадный перфоратор внутри черепной коробки, когда он, умываясь и на скорую руку сбривая щетину, исследовал в зеркале лицо седеющего человека с отёкшими и красными глазами. «Что ты делаешь? – устало спрашивал человек Белкина, бесцеремонно уставившись, не отводя взгляда. – Зачем нам вообще всё оно сдалось?» Однако необходимо было действовать – и спорые сборы на время отвлекли его от сомнений и тягостных раздумий.

Он подумал мельком о чемодане, но решил ограничиться доцентским своим портфелем. Смена белья, ноутбук, бумаги кое-какие, телефон. До такси оставалось ещё четверть часа; механически закидывая в себя бутерброды, Белкин посмотрел прогноз погоды по Москве и по Смоленску – сильных ливней оракулы из Гидрометцентра не обещали, а привычной сентябрьской мороси он не боялся, так что зонтик можно и не брать, наверное. Проверил баланс сберкарты: Воловских – что бы там Белкин сгоряча ему ни наговорил – пунктуально и не скупясь исполнил свою часть уговора, на ближайшие месяц-два можно было о материальных вопросах не беспокоиться, да и внезапный вояж к Вере в этом смысле хоть и выглядел, конечно, определённой роскошью, но без перегибов. Что ж, кажется, всё?.. Белкин сел на дорожку и прикрыл глаза как раз в ту секунду, когда Gett тренькнул в телефоне уведомлением, что такси подъезжает.

Он рассчитывал в «Сапсане» часок-другой вздремнуть, а в «Ласточке» посидеть за ноутбуком и хоть что-то полезное и несложное сделать для работы, например, заняться всё-таки зайцевским отзывом. Вышло, однако, – как обыкновенно бывает, когда человек что-то рассчитывает и предполагает наперёд, – ровно наоборот. В такси до вокзала Белкин ещё дремал, но на улице промозглая прохлада утра, тайм-стресс и целеустремлённость взбодрили его, и сон сошёл на нет. Соседнее кресло за столиком оказалось свободным, напротив тоже сидел только один пассажир – бородатый юноша в наушниках Beats, всю дорогу не вылезавший из виртуального мира своего огромного айфона, так что Белкин удобно пристроил ноутбук на столике, немного поёрзал в кресле, ловя волну, и с минуты отправления до самой почти Москвы выстукивал на клавиатуре – по чести сказать, превозмогая то и дело возникающее где-то в глубинах совести желание разразиться, выжигать грозой карающей, рубить мечом обличения и развенчания зайцевские банальности и благоглупости – всё-таки выстукивал за абзацем абзац свои сдержанные, но позитивные в целом соображения по кандидатской младшего коллеги.

Наскоро перекусив у Белорусского вокзала, он решил, что, пожалуй, в «Ласточке» можно будет с зайцевским отзывом разделаться окончательно; две больших кружки доброго крепкого американо должны были, по его расчётам, помочь продержаться в сознании до ночи. Однако едва поезд тронулся, Белкин почувствовал, что отключается. Мягкие тёплые волны одна за другой накатывали на него. Тёмное море звало к себе, и он едва успел хотя бы сообщить Вере, как они о том условились ночью. «Я приезжаю в половине шестого, – написал ей Белкин в мессенджере. – Остановлюсь на Большой Советской, 18/18. Часам к семи надеюсь быть в человеческом облике. Где вам удобно встретиться и во сколько?» Белкин понимал, что хорошо бы дождаться её ответа, но ночь внутри звала его, накатывала всё тяжелее и глубже, тянула к себе – туда, где, уже погружаясь в неё, он убрал телефон, застегнул портфель, обхватил его покрепче обеими руками, намотав ремень на запястье, и из мерного вагонного покачивания провалился вместе с креслом под свинцовые веки – в следующую набежавшую волну, где одна над пустым и безвидным морем ночным кружит долиннеева птица без рода и вида – крохотное пятнышко света. Наблюдатель видит её со всех сторон, потому что сторон ещё нет в этой шумящей и пронизанной ветром и крупными каплями тьме. Слово – увеличительное стекло – медленно подносят к развёрнутой перед глазами картине, и темнота, и птица – всё приближается ко взгляду наблюдателя, разрастается в себе, охватывает всё больше и больше, заполняя мироздание, и вот распахнутые крылья заслоняют всё вокруг… Удар огромного света! И за ним лишь пустая, густая тьма над водами морскими – птица прожигает насквозь сетчатку взгляда, спазм слепоты, и опять кружит в отдалении, видная вновь со всех сторон сразу. Она удаляется, сжимаясь в тонкую, острую искорку, и там, бесконечно далеко, на границе незрячего зрения наблюдателя, яркая точка опускается всё ниже и ниже к воде, и видно, как из глубины поднимается – ей навстречу – другая. На мгновение они соприкасаются во вспышке на поверхности тёмного моря – и две искры взлетают оттуда во мглу, два сгустка живого пламени, огненных крылатых шара. Пустота вокруг и внутри покачивается из стороны в сторону, как утлое судёнышко на мерных волнах, на медленной ряби, дошедшей сюда из дальнего птичьего далека, куда так маняще, так странно, так страшно ему обернуться, что Белкин открыл глаза и удивился мягкому дневному свету в вагоне. Руки и ноги затекли до бесчувствия и казались какими-то чужими, франкенштейновыми кусками, неудачно приставленными к его телу, ныла спина, он не сразу смог даже пошевелиться в кресле. Чтобы разглядеть стрелки наручных часов, пришлось выкручивать залитую свинцом шею. До Смоленска оставалось минут сорок. Кое-как наскоро расшевелившись, Белкин с некоторой тревогой достал из портфеля телефон, где, вопреки его смутному беспокойству, уже три часа ждало его внимания сообщение Веры: «Встретимся в семь в «Русском Дворе». От вашей гостиницы две минуты по улице Ленина до сада Блонье. Кафе в самом центре парка, за фонтаном, там увидите. До встречи!»