Шлиман - Моисей Ликманович Мейерович

есть множество искусственных холмов-курганов. Предание приписывало им героическую историю. Один курган считался могилой Ахилла, другой – Патрокла, третий – Гектора и т. д. Во время этих поездок Шлиман раскопал несколько курганов, но без особых результатов.

Вместе с Вирховым Шлиман взобрался на склон горы Иды, с вершины которой, по словам Гомера, Зевс наблюдал за битвой ахеян и троян. Теперь перед учеными расстилался серый, однообразный пейзаж – холмы, выжженная степь, несколько нищих деревушек. На горизонте выпукло поднималось ярко-синее море. Лошади неторопливо пробирались по сухому кустарнику. Медленно текла беседа. Вирхов осторожно переводил разговор с троянских древностей на вопросы сегодняшнего дня.

Речь шла о судьбе Большого клада.

Он был выставлен в Кенсингтонском музее. Тысячи людей ежедневно осматривали его. Но что же дальше? Останется ли он вечно в Лондоне? Или Шлиман будет возить его из города в город напоказ, как слона на ярмарке? Это бессмысленно да и опасно для сохранности коллекции.

А в Берлине готовится открытие Музея народоведения. Там будет собран богатейший исторический и этнографический материал. Вот где настоящее место для троянского золота!

Шлиман не шевельнулся в седле. Он равнодушно смотрел вперед. За последнее время Шлиман часто жаловался на усилившуюся тугоухость и боль в ушах. Вирхов повторял громче свои слова.

– Я слышу, – ответил Шлиман. – Троянское золото не для немецких филистеров.

И больше не проронил ни слова. Вирхов говорил о том, что есть другая Германия, не бисмаркская, не филистерская, не тупоумно-чиновничья, что есть трудолюбивый германский народ, который нуждается в культуре, который тянется к науке и умеет ее ценить. Шлиман молчал. И только на обратном пути, уже у подножия Гиссарлыка, он вдруг обернулся к Вирхову и хитро поглядел из-под очков.

– Я Бисмарку клада не продам. Но, может быть, я… подарю его. На некоторых условиях…

Через несколько дней Вирхов уехал. По пути он собирался посетить Афины. Шлиман написал Софье, чтобы она самым внимательным образом встретила гостя, приготовила изысканный ужин, показала сад и проект будущего дома.

В письме была забавная приписка: «Говори с ним по-английски и по-французски, только не по-немецки, – в первых двух языках ты сильней его».

С той весны началась оживленная переписка между Шлиманом и Вирховым, длившаяся двенадцать лет. История взаимоотношений этих двух людей очень интересна. Они часто ссорились. Однажды дочь Вирхова по случаю семейного торжества получила от Шлимана в подарок драгоценное бриллиантовое колье (Колье (франц.) – род ожерелья из драгоценных камней), которое стоило дороже, чем вся обстановка профессорской квартиры. Вирхов вышел из себя и немедленно отослал колье обратно. В другой раз Шлиман узнал, что Вирхов подготовил к печати небольшую статью о черепках, найденных в древних захоронениях Троады. Немедленно в Берлин полетели истерические телеграммы, угрожавшие вечным разрывом: Вирхов обещал все свои работы о Троаде печатать только в качестве приложений к книгам Шлимана.

Но эти недоразумения быстро улаживались. Вирхов искренне полюбил Шлимана за юношеский задор и энергию, за безраздельную преданность науке, за готовность идти на эксперименты, за вечное стремление к новому. Шлиман же просто преклонялся перед Вирховым и никогда не забывал об огромной моральной поддержке, которую тот ему оказал в трудные годы.

Вообще в этой дружбе Вирхов был стороной страдающей. Заваленный необъятной научной и политической работой, он должен был находить время и силы для обстоятельных ответов на сотни вопросов, которыми были полны письма Шлимана. Вопросы касались всего на свете: ботаники и химии, геологии и медицины, домашнего хозяйства и воспитания детей. Однажды Шлиман нашел в турецкой деревушке тяжелобольного ребенка. Не рискуя действовать арникой и касторкой, самозванный врач подробнейшим образом описал Вирхову симптомы болезни и потребовал совета. Через несколько дней пришел ответ с приложением нужных рецептов. Ребенок был спасен.

На научном росте Шлимана влияние Вирхова сказалось самым благотворным образом. Часто Вирхов не стеснялся в упреках. Возник спор о датировке одного из слоев Гиссарлыка. Шлиман ошибся и был принужден взять свои утверждения обратно. Вирхов писал ему по этому поводу: «В этом отношении вы всегда больше прислушивались к Бюрнуфу, который немедленно изрекал приговор, чем ко мне, который как естествоиспытатель более сдержан и поэтому приносил меньше удовлетворения». Все время Вирхов уговаривал Шлимана не спешить с выводами и не разбрасываться в раскопках Троады: «Вы все сделаете наполовину, или на четверть, или на восьмую, или еще меньше, а потом придется вносить поправки. Я бы на вашем месте с большей сосредоточенностью остановился на Гиссарлыке». И напоминает: «Ненависть филологов к вам не исчезла, она лишь притаилась».

Наряду с серьезной научной помощью Вирхову приходилось выполнять самые неожиданные поручения, например, подыскивать гувернантку для Андромахи. Нашлась наконец вполне подходящая особа, некая фрейлейн Мария Мелин. Но Шлиман потребовал, чтобы она приняла древнегреческое имя Икава (Гекуба). Фрейлейн отказалась наотрез. Тогда Шлиман пишет: «Если ей не по душе имя Гекубы, пусть она назовется Клитемнестрой, Лаодикией, Бризеидой, Тиро, Гиппокастой или каким-нибудь другим гомеровским именем, только не Марией, потому что мы живем в греческом мире».

Фрейлейн Мелин выбрала себе наконец имя Бризеиды. Знала ли благонравная гувернантка, что так называлась наложница Ахилла, впоследствии отнятая Агамемноном? Сам Шлиман не искал никакой символики в этих греческих именах, – он просто хотел, чтобы у него дома ничто не нарушало гомеровской атмосферы.

Ради этой атмосферы был построен и его новый дом на Университетской улице.

Снаружи здание это, пожалуй, мало чем отличается от многих богатых особняков, какие строились в ту пору. Но вот описание одного современника: «Этот дворец представляет собой среди роскошного сада мраморное здание в два этажа. Между первым и вторым этажами большими золотыми буквами обозначено название постройки: «Дворец Илиона». В нижнем этаже помещается «Музей Шлимана», где собраны найденные им редкости из троянских раскопок… Первый этаж занят жилыми помещениями и большим, блестяще убранным торжественным залом. В эти покои ведет широкая мраморная лестница, чудо архитектуры – она не имеет опоры, а как бы висит в воздухе. Вся, мебель выдержана в древнегреческом стиле. Танагрские статуэтки (Танагра – город в Беотии (Средняя Греция), где было найдено множество античных терракотовых статуэток реалистического стиля) и произведения античной керамики украшают комнаты. На мозаичном полу изображены важнейшие экземпляры троянских ваз и урн, вдоль стен – фризы с классическими пейзажами и эпизодами из «Илиады», перемешанные со стихами Гомера. Над каждой комнатой на языке Гомера указано ее название. Подобная же мраморная лестница ведет в святая святых: в рабочие комнаты, помещающиеся во втором этаже, из которых особое внимание привлекает библиотека. Целые ряды полок, с полу до потолка, заполнены тут исключительно рукописями самого Шлимана. Над библиотекой