Профессорская дочка - Юлия Николаевна Николаева

Лежу так некоторое время, пока дыхание наконец не приходит в норму. Легче, правда, мне не становится. Что теперь будет? Что он сделает? Решит окончательно, что я продажная девка, против которой он не устоял! А может, все эти его слова про то, что он не спит со своими студентками – это просто треп. Ну а что – вряд ли бы он признался в таком. Его отрицательный ответ вполне естественен.

Сажусь, устало оглядываясь. Сил совсем нет. Иду в ванную, морщусь, глядя в зеркало: на лбу красные отметины. А, плевать.

Залезаю под струи душа со странным ощущением: мне не хочется смывать с себя запах мужчины. И все же беру мочалку и щедро наливаю сверху гель. Зажмурившись, начинаю тереть тело. Но когда выхожу из ванной, облегчения не чувствую. Еда не лезет, мечусь по квартире, меряю нервными шагами, выглядывая в окно. А вдруг он приедет? Я ему не открою. Точно не открою. Я просто не могу, не готова. Он ведь припечатает меня к стене своими обвинениями, а мне теперь и ответить нечем, я ведь сама его соблазнила, подтвердив тем самым все слова…

Смотрю на время: прошло уже больше двух часов, как я вернулась домой. Начало седьмого.

Натягиваю джинсы и майку с толстовкой и почти бегу в прихожую. Обув кеды, сую в карман деньги и телефон, и покидаю квартиру. Иду, не разбирая дороги довольно долго, периодически врезаюсь в прохожих. Боже, зачем я это сделала? Я ведь не такая, совсем не такая! Мысли медленно, но верно разъедают меня изнутри.

Наконец понимаю, что не могу сама их побороть, потому сворачиваю в первый попавшийся бар в центре. Вообще-то я не пью, просто не умею этого делать. Пару раз, конечно, напивалась, но никакой радости мне это не принесло, только головную боль и чувство вины перед всеми сразу.

Но сейчас мне необходимо забыться. Беру вино, надеясь, что оно будет не столь противно организму. Ничего не ем, только пью, и смотрю на людей вокруг. Жизнь кипит, картинки меняются постоянно, быстро, ярко, весело. Не знаю, сколько времени проходит, когда я наконец поднимаюсь. Мне шатает, я с трудом выбираюсь в сторону выхода, а когда распахиваю входную дверь, вздрагиваю. На улице темно и поливает дождь. Хороший такой, косо хлещет, разбиваясь об асфальт так, что брызги летят в стороны. Но сейчас мне плевать.

Выхожу под него и промокаю до нитки за считанные секунды. Нацепив капюшон, бреду по дороге, обхватив себя за плечи и глядя под ноги. Шмыгаю носом, чувствуя, как дрожу. Сил нет остановиться и посмотреть, где я. Но вдруг передо мной вырастает высокая фигура. Я поднимаю глаза и застываю, пошатываясь. Гордеев. Господи, откуда он тут?

Слышу, как он матерится, таща меня в сторону машины, усаживает внутрь и садится сам. Застегивает на мне ремень безопасности, а я пьяно лопочу:

– Меня может стошнить.

Он ничего не говорит, трогаясь с места.

Точно стошнит – думаю я, а через две секунды вырубаюсь.

Сознание возвращается постепенно, вместе со светом. Я просыпаюсь, но некоторое время лежу с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе. И зачем я только напилась? Состояние очень странное, голова гудит, а тело как будто вибрирует. Бррр! Надеюсь, это скоро пройдет. Выпила-то я в итоге не так много, просто организм не приучен к алкоголю вообще.

Но капец, я даже не помню, как попала домой. Нет, это точно перебор. Из глубины сознания выплывает вдруг картина: я сажусь в машину Гордеева. Хмурюсь, не открывая глаз. Нет, это наверное, сон. Или не сон? Да нет, точно сон. Потому что больше я ничего не помню.

И тут в глубине квартиры раздаётся шум: словно кто-то посудой гремит. Страх взбирается струей по желудку вверх и застревает в горле. Я резко сажусь, открывая глаза. Морщусь: в висках стучит слишком резко. А потом застываю.

Напротив стоят мои кеды, в них специальные штуки для сушки, подключённые к сети. Абсолютно белая стена передо мной. И кеды. Что-то мне все это не нравится. Я прислушиваюсь, но больше ничего не слышу. Осматриваю комнату: коробки, вешалка с мужской одеждой, матрас, на котором я, собственно, и спала. Опускаю взгляд на себя и широко распахиваю глаза: я в серой мужской футболке. И прислушавшись к ощущениям, понимаю: это все, что на мне из одежды. То есть ВООБЩЕ ВСЕ.

Как-то судорожно оглядываюсь, но ничего похожего на мои вещи не нахожу. Вскакиваю, закусывая губу. Неужели я все-таки садилась в машину Гордеева наяву? Это же его квартира? Вещи на его похожи, опять же – никакой мебели…

Боже, это выходит, что он меня переодел? То есть раздел. Целиком! Может, Марина? Ой, какой стыд. Стоп. А зачем меня вообще было переодевать? Ну по крайней мере, настолько?

Бестолково мечусь по комнате ещё несколько секунд, а потом понимаю: делать нечего, надо идти. Чем быстрее я окажусь перед лицом действительности, тем быстрее узнаю правду.

И все-таки решиться на первый шаг тяжело. Как там у Бродского: не выходи из комнаты, не совершай ошибку? Вот прямо про меня. Впрочем, я и в комнате могу совершить кучу ошибок. Ой, все.

Выдохнув, аккуратно опускаю ручку и выглядываю в просторный коридор. Отсюда уже слышны звуки, судя по всему кто-то и впрямь хозяйничает на кухне. Запахи, по крайней мере, очень манящие.

На цыпочках иду в их сторону и замираю на пороге просторной светлой кухни. Здесь Гордеев, стоит у плиты, что-то помешивая. Но больше меня беспокоит другое: из одежды на нем только домашние низко спущенные штаны, так что я могу лицезреть широкие мускулистые плечи, сильную спину, ямочки на пояснице и даже немного филейную часть. Совсем чуточку, но блин – это все просто нереально!

Мужчина вдруг поворачивается, словно почуяв моё присутствие, и я оказываюсь поймана с поличным за рассматриванием его тела. Краснею. Впрочем, причин и без того немало. И только сейчас понимаю: мы вообще-то не то чтобы хорошо расстались, он накидал мне список претензий, а я их вроде как подтвердила своим поведением.

Закусываю губу, отвечая на мужской взгляд, который быстро бежит по моему телу, посылая импульсы. Поджимаю пальцы ног, поставив одну стопу на другую, Гордеев, заметив это, усмехается.

– Доброе утро, Алевтина.

Киваю. А оно точно доброе? Вопрос.

– Доброе, Роман Андреевич. А как я тут оказалась?

– Ты бродила по улицам в невменяемом состоянии, я увидел тебя и привёз сюда.

– Ясно. Хорошо, – киваю, сглотнув. – А почему не домой?

– Боялся, что ты заболеешь, а ночевать у тебя не счёл возможным.

Снова киваю. Вот вообще ничего не понятно. Ладно, контрольный… в голову.

– А где моя одежда?

– Ты совсем ничего не помнишь? – спрашивает он вдруг, чем весьма пугает. А вдруг он не просто меня переодел. Вдруг мы с ним?… Опять… Ну это…

Я старательно морщу лоб, взывая к памяти, чем, кажется, веселю Гордеева.

– Аля, – усмехается он, отворачиваясь и снова что-то мешая, – ты шаталась под дождём, когда я тебя встретил, была мокрая насквозь, я боялся, что ты заболеешь, привёз тебя к себе, переодел и уложил спать, укутав в тёплое одеяло. – Он снова поворачивается ко мне. – Одежду постирал, но забыл вытащить, потому с утра запустил ещё раз на быструю, сейчас она в сушильной машине.