Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

товарищей сахару и хлеба. Душевно простились, даже слезы на глазах…

Н. А. Кудашев, 8 января

Я спрашивал генералов: имеется ли в виду что-нибудь новое, сенсационное, вроде наступления. Генерал Данилов мне ответил: пока не будет достаточно военных припасов, чтобы довести наступление до конца, до тех пор наступления не будет, так как хуже всего начать его и остановиться на полдороге. Он несколько озабочен последствиями такого решения в отношении настроения как в войсках, желающих идти вперед, так и общественного мнения, которое нельзя посвятить в тайну недостаточности у нас военных запасов и в производительную слабость наших заводов. Он меня спросил: не слыхал ли я о неудовольствиях и охлаждении к войне в России? Я мог только передать ему свои петроградские впечатления, которые не оправдывают его опасений.

В. Галафеева, 9 января

Мой муж, Г. И. Галафеев, ротный командир 11-го Туркестанского стрелкового полка, 21-го ноября был ранен в глаз и контужен в голову, после чего его эвакуировали в Москву. Ехать ему пришлось в числе многих других раненых с воинским поездом, который совсем не был приспособлен для перевозки раненых, а возили в нем заразных больных. Доктор предупредил, что перевязочных средств у него никаких нет, а служебный персонал был так ограничен, что раненые должны были сами услуживать друг другу. Измученных до последней степени, 28-го привезли в Москву. <…>

Что делается в помещении комиссии, описать невозможно, более грязного и не соответствующего своему назначению места мне не приходилось видеть. Раненым офицерам по нескольку часов приходилось стоять, дожидаясь своей очереди, в маленькой, битком набитой кухне и таком же узком темном коридорчике, некоторые не выдерживали, и их без памяти вытаскивали на воздух; при мне один капитан, принесенный в комиссию на носилках, грозил застрелиться, если ему придется там пробыть еще немного. Всего не опишешь, было ужасно до невероятности. С мужем тоже сделался обморок, и я назад довезла его почти без памяти.

Врачи мужа не осматривали, а, заглянув в его бумаги, предписали явиться через неделю. Одна мысль об этом приводила нас в ужас, нервы у мужа были издерганы, и после каждого путешествия на Ходынку он чувствовал себя значительно хуже, да и я была измучена безрезультатными хлопотами об улучшении его участи. Больше всего мужа волновало, что при таких условиях он не в состоянии будет скоро поправиться, а ему не хотелось задерживаться дома, т. к. он знал, что в полку большая нужда в офицерах. <…>

Я не могу все это назвать иначе, как издевательством, и над кем? Над измученным и нравственно, и физически человеком, и поэтому, когда муж подал рапорт отправить его в действующую армию, я должна была покориться, т. к. со своей стороны была бессильна чем-нибудь ему помочь. Он предпочитал, если силы не выдержат, лечь где-нибудь в госпитале по дороге, но только не оставаться в Москве, где пришлось столько вытерпеть и пережить.

К сожалению, история моего мужа – далеко не единственный случай.

14 декабря мой муж полубольной уехал в действующую армию, о чем подал рапорт. Десятки раненых офицеров, и более серьезных, чем мой муж, испытали то же самое. Всех я помнить не могу, но на меня особенное впечатление произвел несчастный с раздробленной чашечкой колена и другой, на костылях, с перебитыми ногами, оба обязаны были, как и все остальные, являться в комиссию через каждые три дня. Если к этому еще прибавить, что им всем приходилось там просиживать с 10 утра до 4 часов и позже дня, то будет вполне понятно, что все они давали слово никогда больше не возвращаться в Москву, находя, что на передовых позициях куда лучше.

В. А. Теляковский, 10 января

Приехал в Ярославль вчера около 12 часов ночи. Война очень сказалась в жизни города. В ресторане «Бристоль» мне пришлось обедать сегодня совершенно одному. Не было отпущено ни одного обеда. Все жалуются на застой торговли и на необыкновенное возвышение цен на товары первой необходимости.

В. П. Кравков, 12 января

Продолжают прибывать молодые солдаты, которые еще ни разу не стреляли! Спросил, почему? Покойно ответили мне, что, вероятно, за отсутствием ружей!

«Раннее утро», 14 января

Огни Татьяниной ночи.

Утро напомнило прежнюю «Татьяну». Как будто повеселевший актовый зал университета… Наполнившие его фраки и мундиры… Плавная, медленная речь с кафедры старого ученого… Вечно юная студенческая песня, подхваченная старческими голосами… Утро как будто прежнее, такое знакомое и милое…

Но уже день рассеивает мираж прежней «Татьяны».

Задорная, хохочущая, поющая, она сегодня не та с грустной улыбкой на устах, в блеске темных глаз лучащаяся скорбь о далеких павших… В былое время с утра «Латинский квартал» Москвы Бронная и Козиха – наполнялся веселым шумом. Юные неофиты науки, руководимые бородатыми Онуфриями, уже забывшими, сколько семестров осталось за их плечами, еще в белом свете дня начинали обход грязных пивных.

Теперь… Закрыты излюбленные студенческие пивные, закрыты «казенки», не манят взора граненые рюмки на никелированных ресторанных стойках… И прежде с утра звучавший на Бронных «Gaudeamus» в этом году не разносится по деловым, не покинувшим обычного серьезного вида улицам… Вечереет… Вспыхивают в ресторанах огни. Прежние огни Татьяниной ночи… Но сегодня в их тепле не разгорается прежнее веселье. Многих из тех, кто поддерживал его в прежние годы, товарищи не досчитываются. Да и сами оставшиеся коротают эту ночь с «трезвой» Татьяной.

Немногими небольшими кружками старых друзей собираются они в ресторанах. Но без «продолжения». Без прежних шумных поездок в тропический лес «Стрельны». Одинокие лихачи только изредка проносятся по шоссе. Москва проводит тихую «Татьяну».

«Русское слово», 15 января

Вятка. В виду широкого распространения среди сельского населения некоторых уездов производства опьяняющего напитка «кумушки», губернатор издал обязательное постановление, воспрещающее заготовку и продажу труб из меди и латуни и других материалов, употребляемых для варения «кумушки». Виновные караются трехмесячным арестом или трехтысячным штрафом.

Е. Манакова, 17 января

Хоть бы скорей кончилась война! Хоть бы легче вздохнули все! Сегодня читала я в «Русском слове» выдержки из писем солдат, присланных из действующей армии. Благодарят они русский народ за подарки рождественские. Письма эти не могут не тронуть. Один солдат пишет: «Покорно прошу редакцию Русско-слова упоместить в вашем газетном номере мои сочинения, которые я пережил на театре военного действия»… Вот прямота!

А. Е. Снесарев, 19 января

У меня сейчас в одной роте два милых