Буревестники - Филиппа Грегори

– Что вы ответите на данные обвинения? – продолжил он. – Я обязан выдвинуть их против вас, а вы обязаны дать мне ответ.

– Эти обвинения недостойны человека образованного, – холодно заявила Ишрак. Они проистекают из страхов невежд и глупцов.

Ее высокомерный тон был встречен раздраженным гулом, как будто в церковь залетел пчелиный рой. Одна из знахарок ликующе воскликнула:

– Слышите? Она называет нас глупцами!

– Однако вы должны отвечать, – сказал Лука, начиная раздражаться. – И советую не оскорблять добрых прихожан Пикколо. Что вы делали на озере?

– Мы вышли из города во второй половине дня, – произнесла Изольда звонким голосом. – Мы хотели помыться, а хозяйка гостиницы отказалась предоставить нам горячую воду и ванну, которую можно было отнести к нам в комнату.

– Зачем им мыться? В ноябре-то! – воскликнула какая-то женщина.

Остальные одобрительно зашушукались.

Ишрак прищурила глаза.

– Парнишка-конюх рассказал нам про место, куда ходят купаться мальчишки… – добавила Изольда.

– И что там делать юной даме? – возмутился кто-то. – Благородная дама не пойдет туда, где болтаются мальчишки! Значит, вы девицы без чести, шлюхи!

Изольда ахнула и посмотрела на Луку, ожидая, что он защитит ее и Ишрак.

Лука промолчал.

– Привратник сказал, что они вышли ночью! – выкрикнула женщина, сидевшая рядом со знахаркой.

– До вечера было еще далеко! – повторила Изольда.

Лука вскинул руку: толпа протестующе загудела, а кто-то истерично завопил:

– Грязная лгунья!

В дверях завозились, створка хлопнула, и в церкви появился привратник, охраняющий восточные ворота.

– Давай!

Его подталкивали вперед, пока он не оказался возле скамьи для певчих.

– Кто ты такой? – спросил брат Пьетро, окуная перо в тушь.

– Привратник Паоло. Я видел двух молодых женщин и предупредил, чтобы они вернулись в Пикколо до сумерек, – вымолвил он.

– Когда они ушли, солнце уже садилось? – поинтересовался Лука.

– Да! Я же сам предупредил их, что ворота будут заперты.

– И что они тебе ответили?

– Заявили, что хотят погулять.

– Зачем им понадобилось врать? – выкрикнул какой-то мужчина. – Если они шли мыться? Почему они лгали тебе?

– Они ушли на ночь глядя! Зачем они так сделали?

– Они покинули Пикколо в полночь, чтобы никто не увидел, как они призывают бурю на лесном озере!

Посмотрев на Изольду, Лука прочел в ее синих глазах вызов. Она выглядела так же, как в день их первой встречи: как женщина, против которой восстал весь мир, несмотря на ее собственное желание мирно жить у себя дома. Эта женщина не доверяла ни ему, ни любому другому мужчине – она была бессильна и загнана в тупик.

– Ответь им, – приказал Лука и неожиданно заговорил по латыни в уверенности, что Изольда его поймет, а большинство присутствующих в церкви – нет. – Прошу тебя, драгоценная! Просто скажи им, что не стала бы призывать бурю. Скажи, что ты не буревестник. И Ишрак тоже. Умоляю тебя. Бога ради, Изольда, у нас – проблема. Я могу только задавать тебе вопросы: ты должна сама себя спасти. Поведай им, что вы делали на озере.

Изольда неторопливо поднялась и сошла по ступенькам хоров, встав перед толпой горожан.

– Я – не буревестник, – громко проговорила она, и ее голос эхом отразился от каменных стен. – Я – не ведьма. Я – женщина с добрым именем и строгим воспитанием. Но я не слушаюсь отца, потому что мой батюшка умер. Я не подчиняюсь мужу, потому что у меня нет приданого, а без него меня замуж никто не возьмет. И я не слушаюсь брата, поскольку он лжец и клятвопреступник. Вы видите меня такой, какая я есть. Я – женщина, за которую не отвечает ни один мужчина. У меня нет никого на свете. Но ничто из вышеперечисленного – ничто! – не делает меня плохой. Несчастной – да, делает! Но я никогда осознанно не сделала бы ничего дурного. Я не могу вам это доказать: вам придется мне поверить, как вы верите вашим матерям, женам и сестрам. Я прошу вас отнестись ко мне милосердно, как к добропорядочной женщине, которую растили хозяйкой замка. Меня сопровождает моя подруга, Ишрак. Она мне – как сестра, Ишрак такая же, как и я.

Ишрак медленно подошла к Изольде и встала возле нее, как будто присутствовала на официальном суде, где клялись на Библии.

– Я – еретичка и чужачка, – произнесла она, – но я не сделала ничего такого, что могло принести кому-то вред. Я – не буревестник. Я не верю, что смертному человеку по силам призвать подобную катастрофу. Я бы никогда не призвала волну, чтобы погубить ваших детей или вас самих. Я никогда бы не сделала бы ничего такого, что подвергло бы нашего спутника – и моего друга Фрейзе – опасности.

Лука, зарывшийся в свои бумаги, молился, чтобы жители Пикколо распознали искренность простых слов Изольды.

Когда заговорила Ишрак, он поднял голову и заметил, что ее глаза наполняются слезами.

– Он был настоящим другом, храброй душой. – Голос Ишрак звучал тихо и прерывался от всхлипываний. – Возможно, ему хотелось за мной ухаживать, а я вела себя, как тщеславная дурочка… и отказала ему в поцелуе.

По церкви пронесся гул – девушки и молодые женщины принялись сочувствующе перешептываться.

– Господи благослови! – воскликнула одна из них. – И ты его потеряла! До того, как успела с ним объясниться!

– Верно, – согласилась Ишрак. – И теперь я никогда не смогу сказать ему, что мне очень нравился его смех и его доброта к людям и к животным, даже к котенку… и то, как он все понимал, хоть и не получил образования. Однако он, Фрейзе, был мудрее, чем смогу когда-нибудь в будущем стать я. Фрейзе показал мне, что можно быть прозорливым, не будучи ученым. Последнее его дело – почти последнее – это то, что он отправил меня, Изольду и своего друга Луку в безопасное место. Благодаря Фрейзе мы добрались до гостиницы и догадались, что надо забраться повыше – сперва в нашу комнату, а затем – на крышу. Здесь нет ничего таинственного. Именно у Фрейзе хватило сообразительности заметить, что котенок орет от страха, когда он увидел, что зверек карабкается на крышу. Именно Фрейзе смекнул, что постепенно вода отхлынет обратно. А сейчас я о нем горюю. Я потеряла возлюбленного, о котором только можно мечтать. Гордыня и глупости ослепили меня. Я поняла, какой он был чудесный человек лишь перед самой его смертью. Он спас и меня, и других – и даже попытался вызволить наших лошадей. Послушайте меня – я никогда не сделала бы ничего такого, что подвергло бы его жизнь опасности. Можете называть меня еретичкой, неверной или чужачкой. Но не думайте, что я бы подставила Фрейзе под убийственную волну. Повторяю, я бы никогда ему не навредила!

– Пропустите меня! – прервал ее чей-то голос от дверей.

Толпа расступилась, пропуская паренька из конюшни. Мальчишку тащил хозяин постоялого двора, багровый и злой.