Призрак Оперы - Гастон Леру

– «Очень трудно заставить любить себя в могиле», – сказалая.

«Приходится довольствоваться тем, что можешь получить», –ответил он странным тоном.

Затем он встал и взял меня за руку, потому что хотел, сказалон, показать мне свое жилище. Но я с криком отдернула свою руку: то, к чему яприкоснулась, было влажным и костистым, и я вспомнила, что он его рук веялосмертью.

«О, простите меня», – простонал Эрик. Он открыл передо мнойдверь: «Это моя спальня. Здесь довольно любопытно» Хотите посмотреть?» Я неколебалась. Его манеры, слова – все говорило мне, что ему можно доверять. Ячувствовала: мне нечего бояться.

Я вошла. Мне показалось, что я вступила в похороннуюкомнату. Стены были завешены черным, но вместо белых прорезей, которые обычныдля похоронных портьер, на них было огромное количество музыкальных фраз и нотиз Dies Jrae. В центре комнаты под балдахином из красной парчи стоял открытыйгроб. При виде его я отпрянула.

«Я сплю в нем, – сказал Эрик. – Мы должны привыкать ко всемув жизни, даже к вечности». Гроб произвел на меня зловещее впечатление.Отвернувшись, я заметила клавиатуру органа, который занимал целую стену. Наподставке стояли ноты с красными пометками. Я попросила разрешения взглянуть ипрочитала заглавие на первой странице: «Торжествующий Дон Жуан».

«Да, я иногда сочиняю, – пояснил Эрик. – Я начал эту работудвадцать лет назад. Когда закончу, я возьму ее с собой в этот гроб и непроснусь».

«Тогда вы должны работать над этим как можно медленнее», –сказала я.

«Иногда я работаю две недели подряд, днем и ночью, и в этовремя живу только музыкой. Затем несколько лет отдыхаю».

«Не сыграете ли вы мне что-нибудь из „Торжествующего ДонЖуана?“ – попросила я, думая, что доставлю ему удовольствие.

«Никогда не просите меня об этом, – отозвался он зловеще. –Этот „Дон Жуан“ написан не на слова Лоренцо Да Понте, на которые писал Моцарт,вдохновленный вином, любовными приключениями и другими пороками и наконецнаказанный Богом. Я сыграю вам Моцарта, если хотите, он вызовет у вас слезы ипоучительные мысли. Но мой „Дон Жуан“ горит, Кристина, и все же он не поражаетогнем небес!» Мы вернулись в гостиную, из которой только что вышли. Я заметила,что в квартире нигде не видно зеркал. Я уже собиралась сделать замечание поэтому поводу, когда Эрик сел за фортепьяно и сказал: «Видите ли, Кристина,некоторая музыка настолько трудна, что поглощает каждого, кто соприкасается сней. Но вы еще не пришли к такой музыке, к счастью, потому что утратили бы вашисвежие краски и вас никто не узнал бы, когда вы вернетесь в Париж. Давайтеспоем что-нибудь из оперной музыки, Кристина Доэ».

Он сказал «оперная музыка» так, будто хотел нанести мнеоскорбление. Но у меня не было времени подумать, что он подразумевал под этимисловами. Мы сразу же начали петь дуэт из «Отелло» и уже шли навстречунесчастью. Я пела Дездемону с подлинным отчаянием и страхом, какого никогда неиспытывала раньше. Вместо того чтобы впасть в уныние от такого партнера, я былапереполнена величественным ужасом. Мои недавние переживания приблизили меня кмыслям поэта, и я пела так, что, наверное, поразила бы самого композитора. Чтоже касается Эрика, его голос был оглушительным, его мстительная душа придавалавес каждому звуку и устрашающе усиливала его мощь. Любовь, ревность и ненавистьвспыхивали вокруг нас. Черная маска Эрика заставляла меня думать о лицевенецианского мавра. Он был сам Отелло. Мне казалось, что он намереваетсяударить меня, бить, пока я не упаду, и все же я не делала ни единого движения,чтобы уйти от него, избежать его бешенства, как кроткая Дездемона. Напротив, яподошла ближе к нему, плененная и очарованная, соблазненная идеей умереть от такойотрасти. Но прежде чем умереть, я хотела увидеть его лицо, лицо, которое, как ядумала, должно быть видоизменено огнем вечного искусства, и взять этотвеличественный образ с собой в могилу. Я хотела видеть лицо Голоса. Неконтролируя себя, быстрым движением я сорвала его маску… О ужас, ужас, ужас!

Кристина замолкла, вспомнив это видение, которое, казалось,она все еще отодвигала от себя дрожащими руками, пока эхо ночи, точно так же,как оно повторило имя Эрика, повторило ее восклицание: «Ужас, ужас, ужас!»Соединенные еще большим страхом, Рауль и Кристина посмотрели вверх, на звезды,сиявшие в ясном мирном небе.

– Странно, – сказал он – эта мягкая, спокойная ночь полнастонов. Она, кажется, оплакивает нас!

– Теперь, когда вы узнаете секрет, – ответила Кристина, – иваш слух будет полон горестных жалоб, так же как и мой. – Она взяла его руки всвои и ощутила их дрожь. – О, если даже я доживу до ста лет, то и тогда будуслышать почти нечеловеческий крик, который издал Эрик, крик боли и дьявольскогогнева, когда я увидела его лицо. Мои глаза широко раскрылись от ужаса, как имой рот, хотя я не издала ни одного звука.

О Рауль, это был ужасный вид! Что мне сделать, чтобы забытьего? Мой слух будет всегда наполнен его криками, а перед глазами будет стоятьего лицо. Какой образ Как я могу остановить это видение? Как мне описать еговам, чтобы вы представили себе? Вы видели черепа, которые высохли от времени,видели, если не были жертвой ужасного кошмара, голову мертвеца в ту ночь вПерросе, видели Красную смерть на маскараде. Но все те черепа были неподвижны,и их безмолвный ужас не был живым. Представьте, если можете, маску смерти,неожиданно оживающую, с ее четырьмя темными дырами – для глаз, носа и рта, –выражающую гнев, доведенный до последней степени, высшую ярость демона, иникаких глаз в глазницах, потому что, как я узнала позже, его горящие глазаможно видеть только в темноте… Я стояла, прижавшись спиной к стене, и,вероятно, выглядела олицетворенным ужасом, тогда как он был воплощениемотвращения.

Затем он подошел ко мне, скрежеща зубами рта, у которого небыло губ. Я упала на колени. Тоном лютой ненависти он говорил мне безумныевещи, бессвязные слова, проклятия, какой-то бешеный бред. Наконец он склонилсяко мне и закричал: «Смотрите! Вы хотели видеть это! Теперь смотрите! Любуйтесь,насыщайте свою душу моим проклятым уродством! Смотрите на лицо Эрика! Теперь вызнаете лицо Голоса. Вам было недостаточно слышать меня, не так ли? Вы хотелизнать, как я выгляжу. Вы, женщины, так любопытны!» Он залился неприятным,грохочущим смехом и повторил: «Вы, женщины, так любопытны!» Он говорил такиевещи, например: «Вы удовлетворены? Вы должны признать: я красив. Женщина,увидевшая меня, обычно принадлежит мне. Она любит меня вечно! Я человек такогоже типа, как Дон Жуан».

Эрик вытянулся во весь рос, положил руку на бедро, наклонилто отвратительное, что было его головой, и прогремел: «Смотрите на меня! Я –торжествующий Дон Жуан!» И когда я отвернулась, умоляя пощадить, он схватилменя за волосы своими мертвыми пальцами и грубо повернул мою голову к себе.

– Довольно, довольно! – прервал Рауль. – Я убью его! Во имянеба, Кристина, скажите мне, где это «место у озера». Я должен убить Эрика!