Призрак Оперы - Гастон Леру

Это было тогда, Рауль, когда я отворачивалась от вас, когдавы пытались привлечь мое внимание на сцене или в коридорах. Вот почему я делалавид, что не узнавала вас. Тем временем мои уроки с Голосом приводили меня вбожественный восторг. Никогда раньше я не была так одержима красотой звука. Иоднажды Голос сказал мне: «Теперь идите, Кристина Доэ: вы можете датьчеловеческим существам немного небесной музыки!» В тот вечер состоялосьгала-представление. Почему Карлотта не пришла тогда в Оперу, не знаю. Как бы тони было, я пела, пела в таком приподнятом настроении, какого не знала раньше. Ячувствовала в себе такую легкость, как будто мне дали крылья. Моя душа быласловно в огне, и в какой-то момент я даже думала, что она покинула тело.

– О Кристина, мое сердце трепетало с каждой нотой, которуювы пропели в тот вечер! – воскликнул Рауль, и его глаза стали влажными при этомвоспоминании. – Я видел, как слезы текли по вашим бледным щекам, и плакалвместе с вами. Как вы могли петь в таком состоянии?

– Я почувствовала слабость, – сказала Кристина, – и закрылаглаза… Когда я их открыла, вы были рядом со мной. Но Голос был там же, Рауль! Яиспугалась за вас и потому засмеялась, когда вы напомнили мне о нашем детстве.Но, к сожалению, никто не может ввести в заблуждение Голос. Он узнал вас и сталстрашно ревновать. В течение следующих двух дней он устраивал мне ужасныесцены.

«Довольно, – сказала тогда я. – Завтра я еду в Пер-рос намогилу моего отца и попрошу мсье Рауля де Шаньи поехать со мной». – «Делайте,как хотите, – ответил Голос, – но я тоже буду в Перросе. И знайте, Кристина,что где бы вы ни были, я всегда буду там же. Если вы еще достойны меня, если нелгали мне, ровно в полночь я сыграю „Воскрешение Лазаря“ на скрипке вашего отцана его могиле».

И вот почему я написала то письмо, которое привело вас вПеррос, Рауль. Как я могла позволить, чтобы меня полностью обманули? Поняв,насколько личными были заботы Голоса, я стала подозревать какой-то обман. Но яуже была неспособна думать о себе: Голос полностью контролировал меня. Ведь унего было все, чтобы легко обмануть невинную душу, подобную мне!

– Но вы же вскоре узнали правду! – воскликнул Рауль. –Почему вы немедленно не ушли от этого отвратительного кошмара?

– Почему, Рауль? Уйти от этого кошмара? Вы не понимаете!Кошмар не начался для меня, пока я не узнала правду! Тише! Тише! Я вам ничего неговорила… И теперь, когда мы покидаем небеса и возвращаемся на землю, пожалейтеменя, Рауль, пожалейте. Помните тот вечер, роковой вечер, когда Карлотта,вероятно, чувствовала, что ее превратили на сцене в отвратительную жабу, иначала квакать, будто провела всю свою жизнь в болоте, вечер, когда разбиласьлюстра и Опера погрузилась в темноту? Тогда погибли и были ранены люди…

Моя первая мысль, когда произошла катастрофа, Рауль, была овас обоих, о вас и о Голосе, потому что в то время вы оба были равнымиполовинами моего сердца. Я немедленно успокоилась относительно вас, посколькуувидела вас в ложе брата и знала, что вы вне опасности. Что касается Голоса, тоон сказал мне, что будет на представлении, и я испугалась за него; да,испугалась, как будто это был обычный человек, способный умереть. Я подумала:«Боже мой! Люстра могла раздавить Голос!» Меня охватила паника. Я готова былабежать в зрительный зал и искать Голос среди убитых и раненых. Но затем мнепришла в голову мысль, что, если с Голосом ничего не случилось, он должен ужебыть в моей артистической комнате. Я поспешила туда и умоляла Голос дать мнезнать о своем присутствии.

Ответа не было, но вдруг я услышала протяжный,душераздирающий стон, который так хорошо знала. Это был стон Лазаря, когда призвуке голоса Иисуса он открывает глаза и опять видит свет. Я слышала жалобноепение скрипки моего отца. Я узнала его стиль, который когда-то зачаровывал васв Перросе, Рауль, и пленил в ту ночь на кладбище. Затем раздался радостный,победный крик жизни, исходивший от невидимой скрипки, и Голос наконец сделалсяслышимым, он пел: «Приди и верь в меня! Те, кто верит в меня, будут опять жить.Иди! Те, кто верит в меня, не могут умереть».

Я не могу сказать вам о впечатлении, которое эта музыкапроизвела на меня, когда он пел о вечной жизни, в то время как под той жекрышей умирали люди, раздавленные упавшей люстрой. Я чувствовала, что онприказывает мне встать, идти к нему. Он удалялся, и я следовала за ним:» «Придии верь в меня!» Я верила в него, я шла… К моему изумлению, артистическаякомната становилась все длиннее и длиннее, пока я шла. Это, вероятно, былэффект зеркала, конечно, передо мной было зеркало. Затем вдруг я обнаружила,что нахожусь вне комнаты, не зная, как оказалась там и» – Что? – резко остановилее Рауль. – Не зная как? Кристина! Кристина! Вы должны были попытаться прерватьваше сновидение!

– Это был не сон. Я действительно не знаю, как всепроизошло. Поскольку вы однажды были свидетелем моего исчезновения изартистической, может быть, вы объясните это, но я не могу. Помню только, чтостояла перед зеркалом, потом вдруг перестала его видеть. И зеркало, и моякомната исчезли. Я оказалась в каком-то коридоре. Испугавшись, я пронзительнозакричала.

Вокруг меня была темнота. Лишь вдали тусклый красный светосвещал угол стены, где пересекались два коридора. Я опять закричала. Мойсобственный голос был единственным звуком, который я слышала, потому что пениеи игра на скрипке прекратились. Вдруг в темноте рука, или, скорее, что-тохолодное и костлявое, крепко схватила мое запястье. Я закричала еще раз. Рукаобвила мою талию, и меня приподняли над землей. Несколько мгновений я в паникесопротивлялась. Мои пальцы скользили по сырым камням, но не могли ухватитьсязадних. Затем я замерла, чувствуя, что умираю от ужаса.

Меня несли в сторону красного света. Когда мы приблизились кнему, я увидела, что меня держит мужчина, одетый в большой черный плащ и маску,которая скрывала его лицо. Я предприняла последнее усилие: мои руки и ногистали ватными, мой рот вновь открылся, чтобы закричать, но рука закрыла его,рука, которую я чувствовала на губах, на моем теле, – она пахла смертью! Япотеряла сознание.

Не знаю, как долго продолжался мой обморок. Когда яочнулась, мужчина в черном и я все еще были в темноте, но тусклый фонарь наполу теперь светил на бьющий фонтан, вделанный в стену. Вода стекала вниз постене и исчезала под полом, на котором я лежала. Моя голова покоилась на коленемужчины в черном плаще и маске. Он протирал холодной во дои мои виски заботливои нежно, что показалось мне еще более ужасным, чем жестокость, которую онпродемонстрировал, унеся меня из артистической комнаты. Его руки легко касалисьменя, но от них все еще исходил запах смерти. Я сделала слабую попыткуоттолкнуть их и спросила: «Кто вы? Где Голос?» Его единственным ответом былвздох.

Вдруг я почувствовала теплое дыхание на лице и в темнотесмутно различила белые очертания. Я была удивлена, услышав веселое ржание, ипрошептала: «Цезарь!» Мужчина поднял меня в седло. Я узнала Цезаря, белуюлошадь из «Пророка». Я обычно баловала ее, подкармливая. Однажды за кулисамипрошел слух, что Цезарь исчез, якобы был украден призраком Оперы. Я верила вГолос, но никогда не верила в призрак и теперь вздрогнула, подумав, не стала лия его узницей. Про себя я умоляла Голос помочь мне, потому что не могла дажепредставить себе, что Голос и призрак – одно и то же! Вы же слышали о призракеОперы, не правда ли?