Раб колдуньи - Стеша Новоторова

И, кажется лишь я обратил внимание, что чем дальше – тем меньше это всё напоминало просто игру, а становилось какой-то фантасмагорией.

Пламя свечей задрожало, а кое-где стало даже слегка отрываться и сверкать непонятными искрами. Воздух в зале ощутимо сгустился и приобрел аромат уличной свежести (я бы сказал даже сырости, если бы был уверен в этом). Потолок вообще утонул в полнейшей темноте, хотя свечи горели исправно, и ни одна не потухла.

Никто не заметил (опять же, кроме меня), что сама леди Стефания в игре не участвовала. Она стояла в дверях гостиной, накинув на голову черный капюшон, молитвенно сложив руки и что-то шепча в плотно сомкнутые ладони. Лица её я не видел – мешала густая тень, как будто свет от горящих рядом свечей вообще не достигал её. Как будто она была одновременно и здесь, и где-то ещё, возможно очень далеко отсюда.

Меня глубоко поразило то обстоятельство, что я все эти странности замечаю, а больше никто из собравшихся на них даже не обращает внимания! Что со мной не так?

Но вот всеобщий дамский хохот и рукоплескания возвестили нам, что задание выполнено – все три поросёнка загнаны в один картонный домик. И почти в тот же момент во дворе взвизгнули тормоза какого-то большого автомобиля. На миг свет его фар полоснул по окнам и погас.

И в тот же миг в зале повисла напряженная тишина. Было настолько тихо, что казалось я слышу дыхание и сердцебиение каждой из присутствующих дам, и даже как шевелят пятачками спрятавшиеся в своём домике свинята.

И тут я чуть не обделался от страха. Моё запястье стиснула ледяная рука госпожи Стефании – как она оказалась рядом со мной – уму непостижимо. Ведь только что я видел её колдующей в дверях залы. И что еще боле невероятно – рядом с ней, только с другой стороны стоял и Колян – его леди также как и меня крепко держала за руку.

– Глаза закрой – выколю! – зло шепнула мне леди Стефа. Я послушно выполнил её приказ и провалился в темноту и пустоту…

…Очнулись мы оба в… бане! Вернее в том самом сарае, который сегодня днем мы так долго и тщательно пидарасили и в котором потом сами же купались в холодной воде. Мы стояли в полнейшей темноте, голые, держась за руки, как два маленьких пионера-героя перед казнью.

И в таком же ахуе.

А за дверями сарая, судя по звукам, доносившимся оттуда, разворачивалось эпичное действие. Какой-то мужик, видимо большой и властный начальник, чертыхаясь и ревя, никак не мог выбраться из машины. Он костерил последними словами всех на свете – и эти хуевы, блять, двери тачки, и саму япона-мать тачку, и палёную, ебать её в рот водку, которую ему подсунули в ресторане, и эту темень и тех, кто разбил здесь все фонари…

В общем всех!

Дядя был мертвецки пьян, его шофер тоже весьма смутно понимал, куда они приехали и почему их никто не встречает. Но шоферу-то было хуже – он, по долгу службы, был трезв, и пелена тумана, заполнившая его черепную коробку, никак и ничем не могла быть объяснима.

Они вдвоём долго стучали и шарили по стенам и дверям сарая-бани, никак не могли найти ручку, и понять в какую сторону открывается дверь. Наконец вошли. Еще бесконечно долго шуршали ладонями по стенам в поисках выключателя. Которого здесь, естественно, не было. Но кое-как, собравшись с мыслями, достали каждый по зажигалке и попытались осветить себе путь во мраке с помощью неверного бензинового огонька.

Мы с братом видели лишь две пьяные морды, пытающиеся разглядеть хоть что-то впереди себя. С грохотом и возобновившимися матюгами, эта парочка обнаружила перед собой скамейки, тазики, деревянные бадьи, стянутые железными ржавыми обручами, и печку. Удостоверившись, что они таки попали в баню, большой начальник уселся на полку и стал разуваться, а его шофер попытался растопить печку.

В которой, разумеется, не было никаких дров. Шофер долго чиркал зажигалкой, тупо пялился в черный проём топки, шумно пыхтел, разгоняя дыханием золу и отчаянно тряс головой, пытаясь отогнать наваждение.

– Да хуй с ней, с этой печкой! – заорал на него вконец озверевший начальник. – Давай их сюда!

– Кого? – переспросил шофер, вытягивая губы в трубочку и стараясь раздуть несуществующие угли.

– Хуя маво! – еще громче заорал начальник, видимо окончательно теряя терпение. – Мальчиков этих, блять, давай сюда!

– Мальчиков?! – словно издеваясь над ним, тупил шофер.

– Да, ебать мой хуй! Мальчиков! Мальчиков, в рот мне ноги! – полоскал сам себя его шеф. – Тащи их сюда!

– А где они? – стараясь разглядеть мифических мальчиков почему-то в глубине печки, задумчиво проговорил его подчиненный.

– Да вот же они! – взревел начальник, указывая прямо на нас с Колей, в голом виде стоящих у противоположной стены. – Вот они, пп…пидарасы! – веди их ко мне!

Но шофер даже не посмотрел в нашу сторону, продолжая изучать тьму в печном проёме.

Тогда разбушевавшийся от сексуальной неудовлетворённости местный царёк привстал и, едва держась на ногах, прошествовал к нам. Схватив нас с Колей за голые пенисы, он потащил нас к лавке, вожделённо мацая руками наше скукожившееся от такого конфуза достоинство.

– Мм… мальчики! – зарычал он, теряя над собой последние остатки контроля и теребя наши совсем уж пропавшие письки.

Он явно приноравливался взять в рот сразу обе, и чем бы всё это кончилось одному черту известно, если бы в импровизированной бане внезапно не вспыхнул бы яркий белый свет.

Свет ударил тугой горячей волной сразу как бы со всех сторон, но больше всего от двери. В проёме которой стояли наши дамы – почти все. А первой среди них стояла, видимо, жена этого большого начальника – Евдокия Павловна.

Так вот какого кабанчика мы сегодня ловили. Вот каких поросят загоняли в один большой картонный домик.

Шофер, звеня упавшей кочергой, повалился набок, шарахнувшись головой об угол скамейки. Начальник в изумлении попытался привстать, но ноги его подкосились и он, потянув нас за пиписьки, которые так и не выпустил из рук, тоже всей массой грохнулся на скамью, а с неё уже сполз к ногам супруги.

– Евдок…кия Павловна? – только и смог проикать мужчина.

– Что же это вы, Цезарь Карлович, по мальчикам решила вдарить? – ледяным официальным тоном спросила у него жена, брезгливо осматривая перекошенное от ужаса лицо благоверного. – Это же педерастия и что еще хуже – педофилия в одном флаконе! Как вы будете потом этими руками Путина любить?

Понимая,