Жестокая одержимость - С. Массери

того, как я до нее дохожу. Я сажусь на заднее сиденье, предполагая, что он хочет, чтобы я сел именно туда, и вежливо ему киваю, когда он опускает руки по швам.

Бедный парень. Наверное, он всю карьеру обслуживал моего отца или других политиков его калибра. Автомобиль, который за мной прислали, выглядит элегантно, внутри безупречно чисто, а в подстаканниках размещены миниатюрные бутылочки воды. Я беру одну, откручиваю крышку и подношу к губам, в то время как водитель аккуратно закрывает за мной дверь и садится за руль.

С легкой улыбкой я откидываюсь на сиденье и наблюдаю через окно, как мы проезжаем мимо кампуса, направляясь к высококлассному ресторану у воды.

Краун-Пойнт получил свое название из-за силуэта на карте, напоминающего корону, центральная часть которой упирается в озеро. Ресторан находится на утесе, который идеально подходит для прыжков, что стало своего рода ритуалом сплочения хоккейной команды в начале сезона. Плыть обратно до места, где можно было бы выбраться на берег, – нелегко, а подниматься обратно на утес, чтобы надеть одежду, еще сложнее, но падение было захватывающим.

Теперь на улице заметно похолодало, и от водной глади поднимается ледяной ветер.

Машина останавливается у ресторана, и, посмотрев в окно, я замечаю внутри своего отца. Его секретарши нет рядом, вероятно, потому что он хочет немного поболтать наедине о том, как идут мои дела. Ведь как бы ему ни нравилась его новая любовница, он не доверяет никому, кроме себя, – это я усвоил на собственном опыте.

Водитель открывает мне дверь, и я с изумлением осознаю, что из-за сосредоточенности на отце забыл выйти из машины.

– Спасибо. – Я протягиваю водителю двадцатку, после чего направляюсь в ресторан, не сводя взгляда с отца.

«Улыбка и обаяние», – напоминаю я себе. Сын политика должен излучать улыбку и шарм.

Хостес провожает меня к столику, за которым уже расположился отец. Он поднимается при моем приближении, но я колеблюсь, не зная, чего он ожидает: рукопожатия или объятий. Но за долю секунды понимаю, что последнего.

Все ради шоу, я должен был догадаться.

Он крепко обнимает меня, похлопывая по спине так, что это можно ощутить через одежду, а затем с широкой улыбкой предлагает мне присесть. Отец слишком напыщен, и я прекрасно осознаю, что это из-за того, что мы находимся в центре хорошо освещенного зала. К моей коже прилипает осознание, что все смотрят на нас по абсолютно неправильным причинам. Я не знаю, почему он приехал в город, ведь помимо официальных встреч, о которых упоминала его секретарша, у него, несомненно, есть иные мотивы.

Когда речь заходит о моем отце, всегда есть какой-то скрытый мотив.

– Как тебя приняли в Краун-Пойнте? – интересуется он, и я слегка наклоняю голову в ответ.

– Нормально.

Мы не виделись с ним во время зимних каникул, поскольку отец был в Калифорнии на встрече с губернатором и его супругой. Он оставил меня одного в эти праздники вдали от остального мира, а я тренировался и старался не думать о том, что проведу Рождество в полном одиночестве, притворяясь, что мне все равно.

– Президент сказал, что ты отлично вписался в хоккейную команду. – Отец оценивающе смотрит на меня, положив локти на стол. – Однако меня интересует, чем ты занимаешься помимо этого.

– Хоккей – одна из основных сфер моей деятельности, – вздрагиваю я.

– Потому что…

– Потому что я хочу попасть в НХЛ. – Я прищуриваюсь. – А почему еще?

Мы с ним немного похожи, только у него седые волосы, из-за которых, как показывают опросы, ему больше доверяют люди. Ведь седые волосы мужчины символизируют его зрелость и опыт. Но после регулярных процедур с ботоксом его кожа выглядит гладкой. Он ходит на эти процедуры, потому что, как опять же показывают опросы, люди не хотят видеть своих политиков старыми. У отца аккуратные, ухоженные брови и загорелая кожа, цвет которой эффектно контрастирует с его белой рубашкой. Каждая деталь в его образе четко продумана. Признаки нашего сходства заключаются в форме носов, челюстей, подбородков и цвете глаз. А от матери мне достались темно-русые волосы, светлая кожа и улыбка. Поэтому, когда я улыбаюсь, выражая искреннюю радость, папа морщит нос от отвращения.

– Твои ожидания должны быть более разумны, – говорит он. – На нас смотрит слишком много людей. Избиратели еще не совсем простили нам твою ошибку.

Я знал, что рано или поздно он перейдет к делу, но удивлен, что это произошло так быстро. Конечно, все из-за его глупой политической кампании.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Тут шныряет репортер. Он рылся в архивах местной полиции в поисках сенсации, и какой-то новичок подкинул ему новость, с которой можно было бы поработать. Он слил ему информацию о том, куда были утилизированы ваши автомобили, – говорит отец и берется за столовое серебро.

Я ошарашенно смотрю на то, как он встряхивает салфетку, ткань которой трещит, падая к нему на колени, – а затем поправляет бокалы с вином и с водой.

– Я позабочусь об этом, – добавляет он. – Позднее.

– Что это значит?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь не рассмеяться. Отец всегда критиковал мою неспособность усидеть на месте.

«Тише едешь – дальше будешь», – всегда говорил он, как бы намекая, что если я буду действовать слишком быстро, то не смогу выработать ни одной сложной мысли или эмоции.

– Репортер ничего не найдет, – улыбается мне отец. – У тебя хорошие оценки?

Еще один вопрос для галочки в его контрольном списке.

– Да, – киваю я. – В прошлом семестре я был отличником.

– А в этом?

– Должен сохранить по крайней мере четыре балла.

Возможно.

Откидываясь назад, я вытягиваю ноги и вновь оглядываю помещение. Я замечаю журналиста, возможно, нанятого моим отцом, чтобы задокументировать наше милое времяпровождение, а также папину охрану, занимающую отдельный стол. Их бдительные взгляды скользят по залу, ища признаки возможных неприятностей.

– Хорошо, хорошо, – бормочет отец, проверяя свой телефон, а затем снова поднимает взгляд.

Официант подходит к нам с едой, которую я не заказывал, и быстро расставляет передо мной тарелки с лососем на гриле, спаржей и кокосовым рисом. Наклонившись, я вдыхаю запах блюд, и мой желудок переворачивается. Я не ем рыбу с семи лет, а кокос раздражает мою кожу, вызывая крапивницу. Даже запах этой еды действует на меня очень странно, и в моем животе начинается бурление. Хотя перед папой стоят тарелки с картофельным пюре, стейком и брокколи, покрытой глазированным соусом и кунжутом.

– Я заказал сам, – хмурится он, глядя на меня. – Надеюсь, ты не возражаешь? Мне показалось, что