Тайник абвера - Александр Александрович Тамоников

согласиться. – Я тут недалеко остановилась, у родственницы. У нее свой дом, он уцелел, представляешь? А еще у нее есть большая печка, сосед, дед Игнатий, починил ее, заново обмазал глиной, и в ней можно греть воду. Хочешь помыться? Ты только представь – несколько ведер горячей воды, мыло и чистая рубашка. А потом мы будем сидеть за столом и пить чай с сушеной брусникой. У меня есть знакомые военные. Они подарили мне целых две пачки настоящего чая. Грузинского, представляешь!

Вероника Матвеевна ждала, что девочка упрется и откажется или будет стесняться, и ее придется уговаривать дальше, но Люба вдруг побледнела, ее ноги подкосились, и она стала заваливаться на спину. Если бы не учительница, девочка упала бы прямо на соседний прилавок. Ее подхватили сразу несколько рук, поддерживая, отвели в сторонку и усадили на старый пенек, на котором когда-то рубили мясо. Не было сейчас на этом рынке мяса.

Когда сочувствующие женщины, которые помогли отвести девочку в сторонку, наконец разошлись, Вероника Матвеевна подняла Любу на ноги, крепко взяла ее за руку и медленно повела с собой. «Не выжить ей здесь, – думала учительница, – Любу надо к нам в деревню, там скоро будет много овощей, там можно прокормиться со своего участка».

Родственницы дома не было, и Вероника Матвеевна взялась хозяйничать сама. Она натаскала из колодца воды, набрала в сарае дров, растопила печку, поставила посреди комнаты таз и стала раздевать девочку. Ее тело, которое Люба пыталась стыдливо прикрывать руками, оказалось не столько грязным, сколько покрытым не проходящими черными пятнами от побоев. Белые, какого-то мертвенно-синеватого оттенка шрамы на ногах, руках, на спине.

Вероника Матвеевна терла девочку лыковой мочалкой и представляла, как той больно, но Люба молчала, опустив голову. А потом женщина смывала с девочки грязную пену, намыливала заново и снова смывала. В конце, как ребенка, закутала Любу в пеленку, обернула старым домашним халатом и усадила с ногами на диван с высокой спинкой. Она бросилась разогревать картошку, поставила на еще горячую плиту чайник, а потом с ужасом увидела, что творилось на полу. Торопливо собрала половики, вынесла их сушиться на улицу, принялась мыть полы. Вероника Матвеевна все делала быстро, она очень торопилась привести дом в порядок. И когда удовлетворенно поняла, что все, наконец, сделано, посмотрела на девочку.

Люба уснула. Ее седые волосы растрепались по подушке, ручки и ножки безвольно свесились – девочка казалась мертвой. Женщина невольно сдержала слезы и зажала рот рукой. Она поняла, что Люба, может быть, впервые за очень долгое время спит вот так, безмятежно, расслабленно, ощущая настоящую безопасность. Учительница присела рядом с диваном и провела рукой по седым волосам своей ученицы, по ее впалой щеке, по коже, обтянувшей скулу, по заострившемуся носику.

Вероника Матвеевна уже поняла, что будет делать и как будет жить дальше. Пока Люба спала, она заштопала ее чулочки, нашла веревочки, которые заменили рваные шнурки на ботинках, ушила ее взрослое старое платье, чтобы оно сидело по росту. А потом с особой старательностью зашила старенькое пальто девочки. Теперь его можно было носить, не стыдясь. Новых пальто на улице давно нет. И, наверное, еще долго не встретишь.

Люба проснулась и, смущенно глядя на свою учительницу, принялась за еду. Потом они сидели за столом и пили чай из блюдец, как перед войной.

Вероника Матвеевна стала говорить:

– Я все придумала, Люба! Ты поедешь со мной в Малую Калиновку. У меня там дом, я живу одна. Будем жить вместе, вести с тобой хозяйство. А самое главное, мы с тобой будем восстанавливать школу. Теперь фашистов прогнали, а люди вернутся, будут дети, которых нужно учить. Я добьюсь, чтобы построили школу. Я буду учить старших, а ты малышей. Я помогу тебе поступить в педагогический техникум. Будешь учиться заочно и работать, получать зарплату, мы купим тебе на первый выпускной наших ребятишек красивое платье.

– А вы будете директором школы? – улыбнулась одними губами девочка. Это была страшная улыбка – одними губами, когда в глазах темнота и боль.

– А вот и не угадала, – погладила ее по руке учительница. – Я уже старая, мне не справиться. А ты выучишься, и я буду рекомендовать тебя. И ты станешь нашим директором в новой светлой большой школе, где будут учиться счастливые дети и будет играть музыка.

Наскоро попрощавшись со своей родственницей и извинившись, что привела чужого человека в дом, Вероника Матвеевна собрала узелок с продуктами на первое время и, взяв Любу за руку, повела ее к зданию комендатуры. Ей повезло: подполковник Шелестов был там. Он очень удивился визиту учительницы, решив, что она принесла новые сведения. Но Вероника Матвеевна попросила отпустить ее назад в деревню.

– Я ведь больше не нужна вам, правда? Я очень прошу вас, Максим Андреевич, только вы сможете помочь мне вернуться назад. Ведь никакой транспорт больше в Малую Калиновку не ходит, а от станции она далеко. Мне очень нужно вернуться.

– Все понимаю, дорогая Вероника Матвеевна, – улыбнулся Шелестов, – но я хочу вас попросить задержаться в Пскове еще на несколько дней. Потом я вас отправлю до самого дома, но сейчас мне без вас никак нельзя. Нужно, чтобы вы опознали ту женщину. Это нужно мне, Родине нужно, понимаете? Дело, можно сказать, государственной важности. А если у вас какие-то трудности здесь, вы только скажите, мы все решим.

– Вот как, – женщина грустно опустила голову. – Значит, еще несколько дней?

– Поверьте, вы окажете очень большую помощь Советской власти и нашим органам.

Вероника Матвеевна замолчала, размышляя о чем-то, потом развела руками, как будто давая понять, что она в безвыходном положении. Ведь самой ей сейчас никак не доехать до своей деревни. И она решилась:

– Максим Андреевич, тогда, раз уж вы просите, я хотела бы… – Она замялась. – Ну, вы помните, что предлагали поселиться тут неподалеку, в комнате, которую для меня организовали?

– Ага, значит, все-таки трудности? – заулыбался Шелестов. – Вам что, негде жить, вам родственники отказали?

– Нет, у меня другое, Максим Андреевич. Но от родственников я ушла, потому что… понимаете…

И Вероника Матвеевна вдруг принялась взахлеб рассказывать Шелестову про свою бывшую ученицу, про красавицу и умницу Любочку Родионову. Все, что узнала, что услышала от девочки. Как та с первых дней оккупации вступила в ряды подполья, о том, как спустя год ее и еще несколько человек схватили фашисты. О том, как их пытали, как взрослая женщина, пытаясь спасти бывших школьников, все взяла на себя, заявив, что девочки и мальчики ничего не знали, что она сама