Бумага и огонь - Рэйчел Кейн

ними. Гор за их спинами даже спустился со своего пьедестала в нише стены и сделал широкий шаг вдоль коридора. Затем еще один. Следом за ним спустилась и Менхит, а ее звенящий цеп теперь рассекал воздух перед ней.

Они просто запугивали. Когда Джесс добрался до конца коридора, то обернулся и обнаружил, что Гор вернулся на свой пьедестал и снова стоит в пугающе неподвижной позе. «Запугивание, – подумал Джесс. – Устрашение». В этом руководитель Артифекса был мастером, как и сам архивариус. Гнев и страх, наполнившие Джесса в этот самый момент, буквально сводили его с ума.

Остальные члены их отряда уже давно сгрудились в конце коридора и выглядели так, словно готовы были броситься бежать, когда Глен и Джесс их нагнали.

– Почему они так себя ведут? – спросила Виолетта Брансом дрожащим голосом. – Почему механические стражники за вами погнались?

– Они не погнались, – ответила Глен. Ее голос звучал сухо и безэмоционально, и если бы Джесс не был с ней так хорошо знаком, то даже бы поверил, что ей вовсе не страшно. – Наверное, какой-то сбой в системе. Если бы они хотели на нас напасть, вам бы уже пришлось оттирать наши останки от пола.

– Тогда почему…

– Я не знаю, – отрезала Глен, оборвав Брансом, явственно подразумевая: «И мне плевать». – Ты слышала главнокомандующего. Отряд прошел испытание. Мы скоро получим индивидуальные указания на свои кодексы. Быть может, это моя последняя возможность поговорить с вами, так что я хочу сказать, что горжусь вами. Очень горжусь. – Она по очереди обвела каждого взглядом и в конце посмотрела на Джесса. Он кивнул.

– Спасибо, сэр, – сказал Ву, и Джесс повторил за ним. – О, черт, Брансом, прекрати морщиться, как ребенок. Ты теперь солдат!

– Я не морщилась! – возразила она и сердито покосилась на Джесса, как будто это была его вина. – А что насчет Хельвы?

– Хельва будет под присмотром врачей, пока не выздоровеет окончательно, однако полагаю, что она тоже прошла испытание. Сказали, что рано или поздно она будет полностью здорова.

Джесс медленно отошел, оставив остальных беседовать между собой и обсуждать свое наконец-таки и правда светлое будущее. Он снова оглядел коридор, где безжалостно покачивала своим цепом двухметровая богиня Менхит. Ее львиные челюсти распахнулись, точно в усмешке, обнажая острые клыки.

Когда Джесс вернулся в свою комнату, то попытался снова поспать, однако у него слишком часто стучало сердце, а руки не слушались, и он не мог избавиться от чувства, словно те самые челюсти медленно смыкаются на нем, как смертельная ловушка. Он не мог заставить себя лежать неподвижно. В конце концов он сдался и встал, а затем оделся в повседневную одежду и начал прохаживаться кругами по комнате в надежде утихомирить свою внутреннюю тревогу. Ему не хотелось будить Глен, а Дарио и Халила не заслужили того, чтобы их поднимали в столь ранний час. И тем не менее Джесс все равно чувствовал себя одиноким, как никогда прежде.

Джесс сел, взял в руки свой кодекс и открыл страницу, на которой обычно появлялись послания от Морган. Он знал, что попытки тщетны, однако все же взял ручку и написал: «Мне нужно поговорить с тобой. Ты мне нужна».

Он продолжил смотреть на страницу, надеясь, что там появится ее знакомый почерк, однако тот не появился. Ну разумеется, не появился. Морган могла связаться с ним, однако он так сделать не мог. Он даже не знал, прочтет ли она его сообщение. Поэтому Джесс просто продолжил писать почти что против своей воли. «Мне сегодня очень-очень одиноко. И я скучаю по тебе. Это все глупо, знаю, но я скучаю по прикосновениям к твоей коже, по аромату твоих волос. По легкости твоих рук. Да поможет мне Гор, но я говорю, как влюбленный поэт. Мне следует поблагодарить бога писцов за то, что ты никогда не прочитаешь эти строки, потому что я не имею права писать об этом. Ты до сих пор меня ненавидишь. Ты даже не хочешь меня больше видеть, да даже если и хочешь, то, скорее всего, никогда больше не посмотришь на меня, как прежде. Знаю, знаю. Просто… просто я скучаю по тебе, Морган».

Затем Джесс перевернул свой стилус и стер все, что только что написал, удалил, словно ничего никогда и не было написано, и почувствовал себя из-за этого только еще более одиноким.

Ему необходимо было поговорить с кем-то знакомым и родным. «Я хочу домой», – подумал Джесс, что было странным; у него имелось не так уж и много счастливых воспоминаний о Лондоне на самом-то деле. И там он вряд ли когда-либо был в безопасности. Тем не менее в этот самый момент ему отчаянно хотелось войти в дверь родного дома, увидеть усталую улыбку матери, увидеть отца, сидящего за своим огромным письменным столом и занятого делами.

Домой хоть бы на секундочку.

После нескольких мгновений раздумий, понимая, что, скорее всего, пожалеет о своем решении, Джесс сдался и отправился искать своего брата-близнеца Брендана.

Охранники у ворот поинтересовались, куда Джесс собрался, и он сказал им правду: навестить родственников. «Я вовсе не веду себя, как ребенок, жаждущий ласки, – сказал он себе. – Отец требовал, чтобы я выяснил, что задумал Брендан, так что этим я и занимаюсь». Потому что Брендану следовало покинуть Александрию уже давным-давно, однако Джесс узнал, что его брат вместо этого решил поселиться в городе.

Быть может, брат решил завязать с семейным делом. Быть может, теперь они оба были изгоями.

Покинув казармы сегодня, Джесс почувствовал себя так, словно сбросил огромный груз с плеч; сегодня он не был на задании, и ему не нужно было переживать, что кто-то на него нападет, или обманет, или выследит. Он мог позволить себе расслабиться без зазрений совести и теперь просто шагал по прохладной, окутанной дымкой тумана александрийской улочке, засунув руки в карманы.

Впервые за долгое время Джесс чувствовал себя свободным, пусть даже на его руке по-прежнему и висел медный библиотечный браслет.

В этот ранний час Александрия была вполне тихим городом, если не считать прилегающих к портам улиц, где фонари ярко горели, а люди шумели и сновали туда-сюда, пока корабли загружали и разгружали, и моряки развлекались, сойдя на сушу. Джесс обошел порт стороной; бары в Египте были не самым дружелюбным и вовсе не уютным местечком, которые Джесс привык видеть дома. А если добавить к этой обстановке еще и моряков, то бары становились даже опасными, особенно в столь темный час.

Джесс знал дорогу до дома, который снимал его брат; он даже ходил мимо здания пару раз, изучая окрестности. Однако сейчас Джесс пришел к выводу, что по пути ему нужно сделать остановку и заглянуть на