Цена всех вещей - Мэгги Лерман

— Что-то случилось? — спросил он.

— Да, — начала я, но продолжить так и не решилась. Рассказать, что он постоянно подвергается из-за меня огромной, неопределенной опасности, я не могла. Слишком рискованно. Заклинание могло за такое и наказать.

И ночной разговор продолжился. Я вынуждена была шататься по магазину Уотерсов и смотреть, как он постоянно переворачивает стеллажи и наступает на грабли. Мне приходилось поддерживать то, что он считал собственной инициативой. Хотя на самом деле ни один из нас этого по-настоящему не желал.

Я никогда столько не извинялся перед девушкой, сколько извинялся перед Дианой. И не потому, что она сходила по мне с ума — она не сходила, — а потому, что я постоянно чувствовал себя самым отвратительным образом.

— Я снова извиняюсь. Не знаю, что на меня нашло. Я вел себя как последний придурок.

Мы с Дианой обедали, глотая одну за другой чашки водянистого кофе. Диана уставилась в свою кружку, волосы упали ей на лицо.

— Маркос, остановись. Это просто был дурацкий день. Мне захотелось протянуть руку и заправить волосы Диане за ухо, но вместо этого я с силой вцепился в кружку. Пальцы горели.

— Мне нужно было пойти на ярмарку с тобой. Повести себя как любой нормальный человек.

— Это было бы слишком странно. Твой брат и Кей… Позже я спросил Кэла, встречается ли он с Кей, на что брат расхохотался и ответил «нет». Однако на ярмарку он все же отправился с ней, сделав вид, будто не видит в этом ничего особенного. Так какого черта я не мог сделать то же самое?

— Чертова Ари и ее чертовы деньги, — выпалил я.

— Не вини Ари. Ей тоже пришлось через многое пройти.

— И это то, чем я, по-твоему, занимаюсь? Прохожу через многое?

Диана ничего не ответила, но я и так все понял. Мне хотелось обвинить кого-то в том, как отвратительно я себя чувствую, как глупо себя веду, и вот под руку подвернулась Ари, которая «прошла через многое». Но разве я мог вести себя как урод без всякой на то причины?

— Как думаешь, Ари получила то, что искала? Я имею в виду деньги.

— Сомневаюсь.

Прошло меньше недели с того момента, как Ари попросила у меня пять тысяч долларов, заявив, будто потратила все, что я дал Уину. И хотя в этом было трудно признаться самому себе, я все еще переживал по этому поводу. На самом деле легко признаваться в чем-то я мог только Диане. Я мог целый день изливать ей душу, а она даже не уставала от этого.

— Меня жутко бесит то, что Ари считает, будто может заявиться спустя столько времени и просить о чем-то подобном. Словно из-за любви Уина я ей чем-то обязан.

— Должно быть, что-то случилось, — сказала Диана.

— Что, например? Она пристрастилась к азартным играм? Неудачно вложила деньги в недвижимость?

— Должно быть, ей действительно очень нужны эти деньги, вот и все. Возможно, они для чего-то понадобятся ей в Нью-Йорке.

— Ты слишком ей доверяешь. Этим летом она с тобой практически не разговаривала.

Диана подняла бровь:

— Знаешь, почему мы с Ари стали подругами? Она рассказала мне об этом несколько лет назад. Я была единственным человеком в четвертом классе, который ни разу не спросил ее о родителях, но при этом всегда был рядом. Меньше всего ей хотелось это обсуждать, а я слишком боялась поднимать эту тему, вот так мы и стали лучшими подругами.

— Ты… больше не выглядишь такой робкой.

Диана посмотрела на меня пронзительным взглядом. Я задержал дыхание и медленно откинулся на спинку стула. Как обычно. Руки расслаблены.

— Я имею в виду, — сказал я, усилием воли убрав из голоса дрожь, — ты далеко не худший собеседник в этом мире.

Я не удержался и посмотрел ей прямо в глаза. И словно провалился в темный омут, растворился в нем. Это было приятное чувство.

— Спасибо, — сказала она. Голос ее звучал странно и далеко, словно ультразвук из-под воды, свист в темноте. Я был здесь. Она там.

Я не мог произнести ни слова.

После пляжного костра мы виделись каждый день, однако я до сих пор так до нее и не дотронулся. Дошло до того, что я прекратил врать самому себе, будто не хочу этого. Иногда я вдруг начинал глазеть на нее — точнее, на какую-то ее часть, к примеру, на плечо, — превращаясь в статую только потому, что не мог перестать думать об этом плече: о том, какая мягкая у нее кожа, о двух веснушках и о том, как близко сейчас ее шея, и рот, и грудь. И какова она на вкус. И как она задрожит, если я ее поцелую. То есть я втюрился. Брайан проиграл. Безнадежно.

Но я ничего не предпринимал. Возможно, от этого ничегонеделания все становилось только хуже. Возможно, так вели себя все домашние мальчики или грубияны, способные разговаривать лишь о видеоиграх. Возможно, они настолько тосковали по ласке, что, оказавшись рядом с настоящей девушкой, не могли издать ни звука.

Я мог говорить с ней — боже, да я и говорил без остановки, точно придурок. Но чем дальше все заходило, тем сильнее я чувствовал, что, хоть я и должен ее поцеловать, но сделать этого никогда не смогу. И вместо того чтобы хоть что-то предпринять — например, все-таки поцеловать ее, чего она наверняка хотела, или бросить и начать встречаться с другой, чего я уж точно не хотел, — я продолжал звонить, встречаться, смотреть вместе телевизор и готовить смузи.

Это было жалко.

И нормально. Я собирался вести себя честно, даже если ничего более жалкого невозможно даже представить. То, что я не прикасался к ней, было не слишком правильно. Ничего серьезного бы не произошло. Но когда наступал вечер и мы смотрели кино у меня дома, сидя рядышком на диване, то — не могу поверить, что я это говорю, пожалуйста, отведите глаза — мы держались за руки.

ДЕРЖАЛИСЬ ЗА РУКИ. Я ДЕРЖАЛ МАЛЕНЬКУЮ РУЧКУ ДИАНЫ НОРС, ЧЕРТОВУ МАЛЕНЬКУЮ ИЗЯЩНУЮ РУЧКУ.

ПРОКЛЯТИЕ!

Поэтому мы отправились обедать. Я знал, что, сидя дома и держа ее за руку, вновь превращусь в сопливого труса и буду уже не в состоянии наслаждаться фильмом. Так что лучше было пойти на обед. Там разговор должен был развиваться в ожидаемом направлении.

Диана слегка улыбнулась, и от ее полуулыбки у меня сердце ухнуло куда-то вниз. Это было самое красивое зрелище, которое я когда-либо видел.

— Как тебе сегодняшний день, если не считать Ари и загадочных денег?

— Сегодня. Сегодня был более-менее неплохой день. Чаще бывает хуже. — Она намекала на мое сегодняшнее плохое настроение. И то, как сильно я скучал по Уину. — На самом деле хреновый день. Потому что в не самые хреновые дни я ощущаю чувство вины. Разве я заслуживаю быть в хорошем расположении духа, помогать покупателям, смотреть телевизор, пить этот кофе?

— Заслуживаешь, — сказала она. — Что хорошего в том, чтобы не позволять себе вновь испытать счастье?