Шаг за край - Тина Сескис

Чем дольше Эндрю жил, предоставленный самому себе, тем большее уныние его охватывало, особенно при том, что Фрэнсис, похоже, благоденствовала, преодолела себя, по словам Кэролайн, постриглась по–модному коротко и отправилась в благотворительное восхождение на какую–то гору в Кении. Он даже Викторию выследил (в конце концов, разве не ее он любил все это время, а?), да только бывшая любовница, некогда сходившая по нему с ума, оставляла без ответа его все более отчаянные попытки связаться с нею по Интернету, а под конец и вовсе прислала сообщение с предупреждением, что обратится в полицию, если он не прекратит свои домогательства.

Для Эндрю даже секс утратил привлекательность. Ирония была в том, что когда секс был запретным, потаенным, то стоил риска, даже платить за него стоило. Зато теперь, когда он волен был заниматься им, когда ему заблагорассудится, у него пропало к этому желание, и он стал осознавать, чтó устраивал своей жене в течение стольких лет. Он стал привыкать к тому, чтобы, отсидев на работе чуть больше, чем от и до, возвращаться в свою съемную квартирку и, жуя купленную по дороге еду навынос, смотреть фильмы по телевизору, благо имелся канал, на котором их было хоть пруд пруди. У него появились повторяющиеся боли в руке, в конце концов он пошел к врачу, в беседе с которым не выдержал и выплеснул все: и свой неудавшийся брак, и свой гнетущий новый дом, и свое одиночество, и стрессы на работе. Врач была настолько озабочена, что предписала и антидепрессанты, и разговорную терапию, и, хотя ждать пришлось три месяца, Эндрю с неохотой, но пошел к терапевту, которая оказалась темноволосой и великолепной, Эндрю даже приободрился малость, решил, что, может, и будет все ж от этого хоть какая–то польза.

Прошел год или около того, Эндрю наконец вновь поставил жизнь на нормальные рельсы, стал питаться с большей пользой для здоровья, занялся бадминтоном, снова обрел способность восхититься милой улыбкой или парочкой красивых грудей. Пролетали годы. Обе его дочери, похоже, наконец–то устроились, он даже дедом стал, что было чудесно. Но потом ему позвонил Бен, и сказанное им забросило Эндрю в такой уголок сознания, куда он прежде не заглядывал никогда, даже когда прозевал рождение близняшек, или когда однажды ранним утром в телфордском загородном доме осознал свою никчемность как мужа и отца, или даже тогда, когда Фрэнсис ушла от него. Разложенные листы поплыли перед глазами (такое теперь случалось с ним чуть не каждый день), он ниже склонился над бесполезными, неразличимыми цифрами, кожа на голове зловеще проблескивала в свете ламп сквозь остатки волос.

Проводив своих клиентов, усаживаюсь в приемной, листая журнал «Кампэйн». На душе легко: в конечном счете планерка прошла хорошо. Джессика и Люк, два моих основных клиента по дезодоранту «Откровение» (рекламный слоган «Будь запределен, познай «Откровение»), уже узнали из сообщений электронной почты о моем назначении и выразили мне свое восхищение: весьма и весьма заслуженно, отличная новость и так далее, — так что тут все прошло хорошо. Новые творческие планы были приняты хорошо («Откровение», слава богу, одобрили, хоть я так и не получила четкого ответа от Тигры), задания по фото привязаны к месту, а плановики совершили прорыв в том, каким образом дать представление о многосложной формуле «Откровения», благодаря которой дезодорант останавливает потоотделение даже при весьма высокой температуре. Думаю, вообще–то могла бы при всем при этом обойтись и без кокса, и в редкий миг углубленности в себя гадаю, куда подевалось мое сердце. Действие уже прошло, и я чувствую легкую сонливость после напряжения этого дня, так что прислоняюсь головой к какому–то подобию подушки поверх спинки дивана и в который уже раз думаю, насколько же до смешного неудобна мебель в приемной. Через минуту я встану, но меня и в самом деле сон морит, а тут еще и дневное солнце сияет через витринное стекло и греет мне лицо. Приятное ощущение. Закрываю глаза.

Слышу, как открываются двери, но не обращаю внимания, мне слишком тепло, слишком дремотно в эти шестьдесят секунд передышки от насыщенного дня.

— Какого черта, позвольте спросить, вы делаете? — рычит голос, и, еще не открыв глаза, я знаю: это Тигра и теперь я впрямь попалась.

И как меня угораздило так скверно начать работать с новым боссом? «А так, что тебя ей навязали, она ведь думает, будто ты спишь с Саймоном», — глухо бормочет мне внутренний голос. Вспоминаю нынешнее утреннее сообщение по электронной почте («Вы уволены») и резко выпрямляюсь, и в моих глазах — страх.

Тигра возвышается на своих каблучищах, словно амазонка, пронзает меня взглядом, беспомощно распростертую на диванчике в форме человеческой почки. На лице ее сияет улыбка, и это говорит: что–то идет не так.

— Так, так, — говорит она. — Я только что столкнулась с Джессикой и Люком, они после планерки хвалы вам пели. Видно, вы способны на большее, чем просто быть малышкой–жополизкой. — С этими словами она разворачивается на своих каблуках и направляется к лифту.

У меня голова идет кругом, а потому заказываю такси ехать домой. Тигру настолько порадовали блестящие отзывы моих клиентов по «Откровению», что, когда я доползла до своего стола, она даже сесть мне не дала, тут же потащила вниз, потом через дорогу к бару с шампанским, где мы с ней выпили по два высоких пузырящихся бокала, поданные на безукоризненно белых подставках вместе с розетками словно флюоресцирующих горошин васаби. Никак не пойму Тигру: только что она — сущая сука, потом шуточки отпускает, какие не сразу и поймешь (сообщение «Вы уволены», например, — она призналась мне, что подхватила эту фразу из вчерашнего шоу по телевизору, которое ее «зацепило»), а еще через минуту любит меня, но только потому, что меня любят клиенты. И это последнее оказывается решающим для Тигры: если я ей полезна, если я приношу ей деньги, то ей плевать, будь я хоть о двух головах, и я могу спать с кем угодно. Могу, наверное, даже чьим–то убийцей быть.

Задвигаю эти мысли в дальний угол сознания. Из всех секретов, поведанных мне Саймоном, самый большой тот, что настоящее имя Тигры — Сэндра Боллз. Ничего удивительного, что она его поменяла[17]. Саймон взял с меня обещание, заставил поклясться жизнью моей матери, что это имя никогда не слетит с моего языка. И сегодня вечером шампанское шипело и ударяло в голову, и, когда Тигра сказала, что в среду мне нужно будет снова явиться с нашим продуктом на крупную презентацию к автомобильному клиенту, я, пьяно качнувшись вперед, едва–едва не бросила в ответ: «Без проблем, Сэнди», — прикусила язык и вместо того, чтобы сказать, что мне на самом деле нужно домой, что у нас гости, пулей вылетела из бара, пока не опозорилась.

Сижу в такси, хихикая над бедной Сэнди Боллз (Саймон сказал мне, что так называется какой–то парк отдыха в Нью — Форест), и уверена, что водитель думает, мол, ну вот, приехали, еще одна пьяная шалава, это к чему же только мир катится, почему только бабы не могут вести себя как подобает леди? Он не пробует заговорить со мной, слава богу, и я гляжу в окошко на людей, оказавшихся на улице в это междувременье: слишком поздно, чтобы уйти с работы, слишком рано, чтобы направляться, напившись, домой.