Фабий Байл. Прародитель - Джош Рейнольдс

— Вот как? А попробуй-ка это, — сказал Байл, выхватил игломет «Ксиклос» из кобуры и выстрелил. Уродливое лицо Лидония покрылось волдырями, он выпустил посох и с воплем отшатнулся. Уронив силовой молот, он вцепился пальцами в плавящуюся плоть лица, но яд прожигал себе путь все глубже. Байл опустил пистолет пониже и опять выстрелил. Вопли Лидония поднялись на октаву, и, продолжая держаться за лицо, он рухнул на одно колено.

Байл обрушил посох на его голову с такой силой, что в черепе мутанта осталась вмятина. Издав напоследок жалобный булькающий звук, Лидоний упал. Байл не стал тратить время на ближний бой с остальными. «Ксиклос» выплюнул еще одну иглу, заставив Николу покачнуться, а затем и опуститься на пол с тихим стоном. От кожи его шел пар, а тройной гребень безвольно обмяк.

Услышав звук выстрела, Гулос крутанулся на месте, и его меч со свистом рассек воздух и разрубил предназначенную для него иглу.

— Ты неплох, — сказал Байл.

— Зачем ты его защищаешь? — потребовал ответа Гулос и, оставив Олеандра Савоне, бросился к Байлу. Его клинки сверкнули в воздухе. Байл уклонился от первого и заблокировал второй посохом, — Я слышал, как все было, лейтенант-командующий. Да, слышал, и я плюю на тебя. Там, в Граде Песнопений, ты повел нас на смерть. Я был там. Я видел, как ты бежал со своими трофеями, когда мы проиграли. И как по мне, ты — просто паразит, сидящий в груде гнилого мяса.

— А кто тогда ты? — спросил Байл.

— Кто-то, кто лучше тебя, — ответил Гулос.

— Возможно, — бросил Байл. Он сделал выпад посохом, и Узник Радости вздрогнул от удара в грудь. Посох радостно завопил, а Гулос покачнулся и выронил мечи. Он схватился за оружие обеими руками, но отвести его не мог.

Вопя от боли, он опустился на колени под нажимом Байла.

— А может, и нет, — добавил Байл, — Вы все — испортившиеся ингредиенты, не более. Ресурс, задача которого — умирать за тех, кто стоит выше вас. Понимаешь? Если я паразит, то ты ничтожней даже паразита.

Гулос опять завопил, как драная кошка. Лицо Байла исказилось в злобной гримасе.

— В такие моменты мне кажется, что я понимаю, почему Фениксиец избрал такой путь.

Затем он с рычанием отдернул посох, освобождая Узника Радости от мучительного контроля.

Он осмотрелся по сторонам, буравя взглядом остальных. Савона отошла от Олеандра. Мерикс стоял на ногах, но с трудом. Никола и Лидоний все еще корчились на полу.

— Все мы прокляты, — сказал Байл. — Но не думайте, что это делает нас равными. Я видел Кемос в расцвете его славы и был рядом с Фениксийцем в момент его апофеоза. Я ходил среди пожаров Истваана и шил себе плащи из кожи своих братьев. Я отец новой эры богов и чудовищ, — Он ослабил хватку на посохе, дав оружию скользнуть вниз, и оперся на него, — На всей этой жалкой пародии на флот не найдется воина, который бы повидал и сделал столько, сколько я. Самые сильные из вас сломались бы под весом моей судьбы.

Узники Радости молчали, только Гулос продолжал стонать. Слова Байла их не особо испугали, однако он на это и не рассчитывал. Но ему удалось их устыдить, и пока что этого было достаточно. Блистательный зааплодировал.

— Прекрасно, прекрасно!

Байл перевел на него взгляд:

— Надеюсь, честь восстановлена?

Блистательный раскинул руки в стороны.

— Честь не может быть восстановлена, Фабий. Ты же это знаешь. На пока я обойдусь и этим.

— А мое предложение?

— Ты еще не сказал, чего хочешь взамен, — ответил Блистательный.

Байл достал из-под плаща миниатюрный голопроектор и активировал его.

— Это твоя цель. Красивый, правда?

Перед ним медленно вращался мир-корабль. Блистательный подошел ближе.

— Как ты его достал?

— Как вообще что-то достают? Я за него заплатил. Есть в галактике любители составлять такие вещи. Для нас с тобой все логова ксеносов выглядят почти одинаково, но они разные. Я внесу необходимые поправки. А хочу я вот это, — Байл постучал по гололиту, увеличивая один участок мира-корабля, — Где-то здесь располагается зал, в котором, по слухам, хранятся кристаллизованные останки ксеносских псайкеров, — Он ухмыльнулся: — Одна из интересных особенностей этого вида. Они мне нужны.

Блистательный нахмурился:

— Зачем? Как ты собираешься их использовать?

— Это мое дело, не твое.

Блистательный рассмеялся:

— Хорошо, — Байл собирался выключить гололит, но Блистательный остановил его: — Отдай его мне. Это будет подарком брата брату.

Байл бросил ему гололит. Тот провел пальцами по поверхности и улыбнулся:

— Этот мираж будет развлекать меня, пока я не заполучу оригинал, — Затем он махнул рукой: — Ты свободен. Я подумаю над твоим предложением.

— Пяти кораблей будет мало, — сказал Арриан, изучая гололит, изображающий флот Блистательного, — Мир-корабль — это больше мир, чем корабль, и вооружен он до зубов.

Олеандр склонился над гололитом и пробежался взглядом по плану «Кваржазата».

— Как и мы. Помимо «Кваржазата» у нас два фрегата, «Острый язык» и «Орхалий Освобожденный», боевая баржа «Перо Замперия» и ударный крейсер…

— Узнаю «Шестой глаз», — сказал Саккара. — Я видел его в бою у Заката красоты. Весь его экипаж состоит из евнухов, вечно витающих в царстве нематериальных удовольствий.

Олеандр удивленно взглянул на Саккару:

— Я и не знал, что ты был на Закате красоты.

Та битва прошла так же скверно, как и большинство битв легионерской войны. В ней не было определенных сторон: только корабли, беззвучно разламывавшие друг друга на куски. Олеандр тогда долго провисел, цепляясь за обломок балки и покрываясь инеем, пока его не подобрал корабль Блистательного.

— Ты многого не знаешь, сибарит, — бросил Саккара, и что-то в тоне его голоса немедленно привлекло внимание Олеандра. Несущий Слово водил пальцами по символам, вырезанным на нагруднике, словно беззвучно молился. А может, он просто слушал гул устройства, которое стояло у него между сердцами. С Саккарой никогда нельзя было знать наверняка.

— Помолчите оба, — сказал Байл, — Флот неплохой, хотя и маленький, как верно заметил Арриан.

Он стоял спиной к ним, лицом к командной палубе. Из вокс-динамиков доносилась странная, грустная мелодия — песня со Старой Терры, в которой после тысяч лет языковой эволюции не осталось ни одного понятного слова. Насколько Олеандр помнил, она была одной из самых любимых у Байла. Тот коллекционировал музыку так же целеустремленно, как материалы для исследований. Порой, когда у Байла было созерцательное настроение, по гигантскому дворцу на Уруме разносились оркестровые произведения со всей Галактики. Вот и сейчас он размышлял о чем-то, тихо напевая под нос.